Читаем Не бойтесь кобры полностью

По отвесной скале Халил спустился до самого подножия скалы, к речке, но выхода окрашенной воды не обнаружил. Обследовал северный склон и тоже — ничего. Оставался восточный, пологий, склон, тот, что уходил в чашу будущего водохранилища. Халил осматривал окрестности ущелья и, наконец, вышел к озеру Албасты. Это был небольшой водоем размером двадцать пять метров на шестьдесят. Сверху красивыми каскадами в озеро падал небольшой ручей, а из самого озера вода устремлялась в древнее ложе горной реки.

К своему удивлению, на озерной глади Халил заметил подкрашенные охрой водяные пузыри. Краска расползлась по озеру огромным пятном, напоминающим очертания большого осьминога с красно-бурым глазом.

Теперь-то он знал, что это просто геологический свищ в скале, а не разлом, который является гибельным для гидростроителей. Вспомнив события последней недели, Халил сделал вывод: Шариф-бобо знал, что озеро и пустоты в скале — сообщающиеся сосуды. Выходит, старик намеренно привел изыскателей на этот участок скалы. Он хотел сорвать работу экспедиции. Но зачем ему это?

…Халил еще издали увидел Раббию, девушка спокойно ехала на лошади. Ее длинные косы свисали до самого седла. Халил любовался ею. Как это прекрасно — смотреть на девушку, которая стала твоей мечтой, частицей тебя. Халил знал, что по Аль-Газали[14] любовь подразделяется на пять видов, и самой сильной считается та, в основе которой — сходство душ. Это и есть тот случай, который называют любовью с первого взгляда. Халил был уверен, что и Раббия ощутила это их родство, родство душ.

И действительно, девушку преследовали те же мысли и те же чувства.

Она расцветала при одном только имени — Халил.

Вот и сейчас, словно шестое чувство подсказало ей — любимый рядом. Она выпрямилась в седле, слегка привстав в стременах, и увидела его. Даже шум горной реки не смог заглушить радостных ударов ее сердца.

Халил пустил лошадь вскачь. Он не хотел больше сдерживать своих чувств. И Раббия поняла это.

— Халил!

— Раббия!

Они соединили свои руки, а лошади замерли, словно понимали их состояние.

— Как у вас дела? — тихо спросила Раббия.

— Хорошо. — Он широко улыбнулся. Девушка уже научилась понимать его улыбки. Раз улыбается широко и счастливо — значит действительно все хорошо.

— А я так переживала… на душе было неспокойно…

— Раб-би-я, — нараспев проговорил юноша.

Они по-прежнему держались за руки. Лошади шли медленно, спокойно.

— Халил!

— Раббия!

Они не в силах были сейчас выразить словами тех чувств, что владели их сердцами.

Вот и створ ущелья. А справа и слева — немые исполины, рыжебокие скалы.

Халил рассказал девушке, как вымотали его за несколько дней эти скалы, но все же он победил. Раббия была поражена рассказов. Особенно ее удивило открытие Халила, что озеро Албасты и эта скала повязаны тайными узами.

— А вторая скала — тоже с секретом, — Раббия загадочно смотрела на Халила.

— С этой девушкой я познакомлюсь завтра, — шутливо ответил ей Халил.

— Вон, видишь высоко пещеру? — Раббия показала на зияющее отверстие в отвесной стене.

— Да, знаю, это каптархона.

— И туда тебе, о смелый юноша, непременно придется забраться. — И Раббия поведала историю, рассказанную ей Шарифом-бобо. Халил долго смеялся.

— А что? Надо поспешить, иначе не будет подвига…

— Струсишь? — огорчилась Раббия.

— Да нет же, Раббия! Здесь скоро плотина поднимется, и как раз вровень с каптархоной пройдет дорога.

— Ну, тогда спеши, Халил. — Раббия, стегнув лошадь, пустилась вскачь.

Баскаков еще не вернулся, и Халил на свой страх и риск начал обследовать левобережную скалу створа, как раз ту самую, где была каптархона. Подобраться к пещере диких голубей было непросто, взять ее приступом он не смог. Тогда юноша подыскал канат метров на тридцать, взял на всякий случай с десяток костылей и один из мешочков, что у них были для проб породы. Он рассчитывал посадить в мешочек птенца.

Шариф-бобо все эти дни неотступно ходил за молодым инженером, следил буквально за каждым его шагом. Ведь он не без умысла рассказал своей внучке историю с голубями, надеялся на то, что влюбленный обязательно выполнит просьбу девушки — попытается взобраться на скалу, туда, где каптархона. После того, как Раббия рассказала деду о сообщении озера Албасты с рыжей скалой, желание старика отправить Халила к пещере окрепло.

— Все это враки, не верь пришельцам, они капыры[15], — угрюмо произнес он.

— Что вы, дедушка, они же инженеры, учились специально этому делу, — пыталась возразить Раббия.

— Одному аллаху известно, что есть и чего нет в горах! — заключил дэд беседу.

Шариф-бобо вдруг решил отправить внучку в Чашму, к ее родной тетке.

— Побудь пару дней у Шаропат-апа, пока я на дальнюю заимку схожу за травами. Больного навести. Ты же у нас сердобольная, — снаряжая в дорогу, сказал он Раббие.

Не хотелось уходить Раббие, тяжело было что-то на душе, но и ослушаться деда не могла.

Шариф-бобо проводил Раббию до створа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Проза / Советская классическая проза