Читаем Не бойтесь кобры полностью

Закончился четвертый день поисков. Вертолеты ушли на заправку. Баскаков сидел на обрубке пенька, который любил возить с собой в экспедиции, и думал свою горькую думу. «Не может быть, чтобы Халила они потеряли, какой парень, какой парень…»

В этот же вечер на заходе солнца старый Шариф-бобо достал из тайника четки Раббии-бегим и вновь пошел на валун. Глядя в сторону каптархоны, произнес заклинание и сильным взмахом руки закинул третью, последнюю бусинку лунного камня — пусть Халил никогда не выберется из пещеры, а инженеры прекратят свои изыскания в долине Кокдарьи.

Постоял, отдышался и вдруг вспомнил наказ своей бабки Раббии-бегим: «Часто этим заклинанием не пользуйся, а то навлечешь нечистого на себя».

— О аллах, пронеси стороной нечистого. Смилуйся над старым человеком! — и Шариф-бобо заплакал.

…На следующий день, когда вертолеты снова возобновили свой облет гор, по горной тропе из Самарканда в Коккишлак приехал сутулый, некогда могучего телосложения, старик. Орлиный нос, густые черные брови, абсолютно седая голова. Ни бороды, ни усов. На голове — видавшая виды фетровая шляпа.

Старик вошел в дом Саттара-бобо, и там послышались возгласы удивления.

— Бахром! Неужели это ты?

— Как видишь, Саттар. Еще носит земля мое грешное тело.

— Ой, ой, ой, — причитал и радовался Саттар-бобо.

— Много по свету наскитался за свои греховные деяния. Вот теперь под старость потянуло в родные края. Прочитал в газетах, что в долине Кокдарья будут строить водохранилище. Захотелось побывать тут перед затоплением. Гляжу — работы идут полным ходом. Вертолеты летают.

— Они летают сейчас по другому случаю. Парнишка тут один, хороший человек, пропал.

— Чей же?

— Да ты не знаешь, он не из здешних мест. Инженер. Поисковая группа здесь стоит недалеко от дома Шарифа-бобо. Эти люди проектированием плотины занимаются.

— Постой, постой, Саттар, о каком Шарифе-бобо ты говоришь?

— Да у нас здесь один Шариф-бобо — Мавлянов. Ты его знаешь. Тот, что в двадцать третьем году вместе с работниками ЧК пришел да так и остался здесь.

— Он еще жив?

— А куда же ему деться, раз аллаху так угодно. Пусть живет сто лет.

— Но разве его не судили?

— Что с тобой, Бахрам? В своем ли ты уме?

— Да я-то в своем уме. Только было бы у меня его побольше, не так бы жизнь свою прожил. Эх-х! — махнул он рукой.

Видя, что гость разволновался, Саттар-бобо попросил невестку принести чай и собрать что-нибудь на стол.

Бахрам стукнул себя по колену.

— Сволочь такая! — выругался он громко по-русски, а затам, спохватившись, снова перешел на узбекский. — А разве вам Тогай, зять Шарифа Мавлянова, когда демобилизовался из армии в пятьдесят девятом году, ничего не говорил про этого самого Шарифа Мавлянова?

Саттар-бобо слушал, но пока ничего не понимал из сказанного. Он только вымолвил одно:

— Тогай вскоре по возвращении из армии пошел на охоту и утонул в озере Албасты. Ты знаешь такое озеро у нас?

— Знаю, знаю, Саттар. Погубил парня Шариф Мавлянов.

— Кто же он?

— Астанакул-бий! Помнишь это имя?

И старый Бахрам рассказал Саттару-бобо историю, которая произошла в этих краях давно, на заре Советской власти.

— Ты помнишь, Саттар, нашего Хафизуллу-бая? Ведь это я тогда его убил. Он был мироед, какого свет не видывал. Мало того, что с нас три шкуры драл, так еще с нашими женами баловался. А чтоб ему не мешали, в начале двадцатого года рекрутами нас в эмирскую армию отправил. Когда эмир Сеид Алимхан бежал, Хафизулла-бай вернулся в Коккишлак, тут я и рассчитался с ним.

Астанакул-бий, оказывается, не успел удрать вместе с эмиром и прятался в доме Хафизуллы. Он застал меня в тот момент, когда я расправлялся с баем. Астанакул прострелил мне руку и так ударил по голове, что я потерял сознание.

Бахрам шумно и горестно вздохнул, а затем продолжил свой рассказ.

— А когда я пришел в себя, Астанакул потребовал, чтобы я объявил всем жителям долины Кокдарья, что он — Шариф Мавлянов, работник ЧК и находится здесь по особому заданию. В противном случае, сказал бий, я выдам тебя властям за убийство. Или прикончу сам. Так и привязал меня к себе этот подлец.

— Да, я хорошо помню, вы всегда были неразлучны, — кивнул Саттар-бобо.

— Были неразлучны, пока не влипли в одну историю. Но я-то думал тогда, что он тоже сгорел с карательным отрядом. И лишь через сорок лет случайно встретил его зятя Тогая, когда тот служил на Сахалине. Он сказал мне — Астанакул жив-здоров, да еще как ветеран революции персональную пенсию получает.

— Да. Шариф-бобо любит рассказывать разные истории, — иронически заметил Саттар-бобо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Проза / Советская классическая проза