Не буди девочку! До утра...

— Господин Шерлок Холмс! Я хочу домой!

— Мужчина косолапит. Внешняя сторона сношена больше.

Аля глянула на находку. Обычные кроссовки: не из дешёвых, но и не фирменные. А Васёк уже открывал дверь в заднюю избу. Неприглядная картина предстала их взглядам: надкушенные куски хлеба, ощерившиеся консервные банки, опорожненные бутылки. Девушка повернула было назад, но…

— Слышь?

Алька добросовестно задействовала слух, но, кроме мушиного жужжания…Тогда Васёк предложил установить «минуту тишины».

— Будто дятел долбит! — сделал он вывод, когда минута истекла.

— Хватит с меня! — объявила ничего не услышавшая напарница и ринулась прочь. А пацан пошёл на источник звуковых волн. Одна комната… Другая… Ничего! Раздосадованный, он вернулся в сени. В дальнем углу-лестница на чердак. Добравшись до середины, он понял: на этот раз не ошибся.

Чердачный люк был закрыт, и скромным пацанским бицепсам пришлось поднапрячься, чтобы поднять его. Солнце висело над горизонтом низко, отчего по помещению расползлись тени.

— Есть кто-нибудь?

В ответ — придушенный вскрик.

«Бросить крышку и бежать?»

Мало-помалу глаза привыкли к жидкому сумеречному свету. По натянутой паутине сновали возбуждённые пауки. Последний луч солнца упал на предмет, напоминающий… Напряжённые нервы не выдержали. Васёк кубарем скатился вниз.

Алька нежилась в закатных лучах на завалинке.

— Гроб! И он шевелится!

Но от сенсационного заявления поспешили отмахнуться:

— Прикалываешься? Как с лешаком на кладбище?

— По правде!

Но Алька непреклонна:

— Пошли домой! А то сестрица разбухтится. — И они повернули на Таракановку. В дороге захотелось пить — снова напомнили о себе солёные рыжики. Пожалев, что не запаслись на мызе водой, путникизавернули к источнику рядом с валуном, на треть ушедшим под землю.

— Когда камень совсем провалится, наступит конец света, — оповестил Васёк.

Напившись из родника, оба не удержались и вскарабкались на мшистый камень. Аля разулась и поставила ступню в запечатлённый в каменной поверхности след.

— Загадывай желание! — велел мальчик.

— Зачем?

— Говорят, сбывается…

Тем временем Алькины кроссовки, оставленные без присмотра, покатились по каменной поверхности. Завороженно проследив за их полётом, «московка» завопила:

— Карамба!

— Чего ругаешься-то?

— Вспомнила!

— Цё ты вспомнила? — осведомился пацан, дурашливо намекая на то, что происходит из деревни «цивкунов».

— Это кроссовки Эрика!

— Ну и цё из того?

— А то, что надо вернуться в тот дом.

И что оставалось делать пацану?

Кроссовки были месте. Алька потрясла ими перед Васиным носом:

— Это его обувь! — Лёгкое пожатие плечами было ей ответом.

Василий снова задействовал слух, но ни одна звуковая вибрация не тревожила больше ушные мембраны. Они принялись осматривать комнаты.

— А где гробик?

Василий ткнул пальцем в потолок.

— Пошли! — скомандовала Алька.

И вот уже белобрысая макушка выныривает над чердачным проёмом. За ней следует бейсболка с принтом в виде всевидящего ока — замена шлему инопланетянки.

— Ы-ы-ы! — доносится из дальнего угла. Оба застывают, готовые дать дёру.

И тут громыхнуло. А следом поднялось пыльное облачко. Оттуда выплыл гроб. Из него показались окровавленные кисти рук.

О, РЕВНОСТЬ! ТЫ КАК ЗУБНАЯ БОЛЬ В СЕРДЦЕ!

Хозяйка выкладывает из буфета чайные принадлежности. Все они из разных сервизов и представляют собой пёструю смесь стилей и вкусов. Самая древняя в посудно — чайном сообществе — розовая сахарница. Досталась от прабабушки Евстолии, предпочитавшей пить чай вприкуску. Этот способ угождения плоти практически исчез с российских просторов. Правда, ещё остались кое-где конфеты-подушечки «Дунькина радость», принявшие эстафету от кускового сахара.

Хранится в буфете и другая прабабкина вещь — на половину сократившаяся в размерах алюминиевая ложка. Это про неё в Таракановке говорили: «Староверка свою ложку съела». Не мудрено, если доживёшь до 90 лет.

В тех же сумрачных недрах притаился ещё один предмет. Извлекают его перед Пасхой, в генеральную уборку. Это керамическая кружка, на которой изображён луг скоровками. Из неё сделала последний свой глоток Поликсея Беспоповцева. Кружку из больницы привёз отец. Вместе с ночнушкой и халатиком.

— Матушка родимая,
Свеча неугасимая,
Горела да растаяла,
Любила да оставила…

Так поётся в северной песне.

Когда мама заболела, на семейном совете решено было зарезатькорову Зорьку. Беспоповцевы надеялись, что вырученные деньги помогут приобрести дорогие лекарства. Когда Соломка узнала о заклании любимицы, плакала три дня. А потом не то что есть мясо — смотреть на него не могла.

— Эка, девка, тебя отвернуло! — дивился отец.

Думали, пройдёт. Но нет, с той поры не берёт в рот говядину. Впрочем, никто особенно и не предлагает: на Севере предпочитают рыбу.