Не буди девочку! До утра...

— Баба Анфиса вязала… Из шерсти козы Марты. Вредню-ю-ющая!

— Ого, «Лунная ночь на Днепре!» — кивает гостья на репродукцию над старенькой оттоманкой.

— Подарок…

… Пока готовится чай, девушка решает порасспрашивать о могиле в лесу. Но тут на пороге появляется фигура в белой хламиде с вздыбленными волосами.

— Доця, а мы вот тут цаёвничаем!

— Я тоже хочу.

Никогда ещё горячий чай не доставлял Альке такое наслаждение, но, как говорят в Таракановке, в гостях хорошо есть и пить, а спать-дома.

— Мне пора.

— И то правда! — соглашается Лариса. — Соломка небойсь уж все жданки проела тебя ожидаючи!

— Гуд найт! — Статический заряд Маринкиных кудрей уменьшился, и голова уже не выглядит устрашающе.

Гостья бросает прощальный взгляд на куиндживский Днепр. Почему-то здесь он производит на неё большее впечатление, чем в Третьяковке.

Над рекой — алая кромка зари. Её приветствует птичий хор.

Шпингалеты в горенке предусмотрительно открыты. Перевалившись через подоконник, квартирантка крадется к своему ложу — натянутая металлическая сетка принимает её округлившийся задок с недовольным скрежетом. Алька сидит, уставившись перед собой, но боковое зрение сигналит: в горнице кто-то есть. Девушка оглядывается, потом опускается на коленки.

Под стулом этакой кошачьей Венерой возлежит Мурёнка. Но не одна. Рядом устроились… Один, два, три… Пять! Мамаша мечет настороженный взгляд.

Алька оглядывает присосавшиеся к Мурёнкиному животу комочки. Один такого же цвета, как диванчик в её московской спальне.

— Беж! — восхищённо шепчет девушка. — Назовём тебя Беж. Нет, лучше Бежар.

…Вернувшись в кровать, она вытягивает гудящие ноги. Даже нет сил снять носки из шерсти вредной козы Марты.

«Счастье — это страдание, которое устало». Так говорила мама. И той ночью Аля с ней соглашается.

И В ТЁМНОЙ МОГИЛКЕ — КАК В ТЁПЛОЙ КРОВАТКЕ…

На следующее утро Беспоповцевы снова не дождались жиличку к завтраку. И к обеду тоже. Когда часовая стрелка старинных ходиков достигла цифры «2», Светлана-Соломия постучала в её дверь.

— Да-а-а! — сонно ответили изнутри.

— Аля, если ты намерена и впредь являться так поздно… — Светлана-Сломия остановилась на пороге:-Горница! Здесь нельзя! — хозяйский голос стал тихим, что предвещало последующий вопль.

— Да что стряслось-то? — Алька окончательно продрала глаза.

— Кошка окотилась!

— Сама виновата. Животное следовало стерилизовать.

Светлана-Соломия подошла к блаженно растянувшейся животине:

— Эх, обхитрила меня Мурёнка. У тебя опросталась. Вдали от глаз.

— А что было бы, если б..?

— А ты не знаешь? — вопрошала Светлана-Соломия. — От котят надо избавляться, когда они только народились.

— Не надо! Я возьму их себе! — Следует пауза. — Одного…

— А остальных? — Но видя Алькино расстройство, большуха смягчилась: — Ладно, пристроим. Анфисе Павловне сплавим кошечку, Маринке — котика. Ну и других… тоже.

— А мне — бежевого! Я имя дала — Бежар!

На этом и порешили.

Незаметно подкрался вечер. Пошёл дождь. Васёк по распространённой в деревне привычке придвинулся к окну. Наблюдая, как небесная водичка сверзается на землю, любознательный отрок обнаружил: водная стена не однородна. В центре — сплошная тонкая завеса. А по сторонам капли тяжелее. Но главное, у каждой-свой звук. Васёк различает их мелодию! Впрочем, он слышит даже звуковую вибрацию банных тазиков. Когда в них льют воду, раздаётся нежная мелодия. А если по дну легонько ударить…

Внимание отвлекает розовая накидка, по которой изо всех сил лупит дождь.

— Соломка! Глянь на улицу! Тётя Лариса по москам шкандыбает. Наверное, за «мёртвой»[7].

— Васёк, Лариса не пьёт «мёртвую». Ей нельзя.

— Почему нельзя?

Но сестра не удостаивает ответом, а распахивает раму.

— Лариса Ивановна! Зайди в избу!

— Недосуг мне!

— Пожалуйста! Очень надо!

Запели свою древнюю песню ворота. В сенцах зашлепали глубокие галоши — излюбленная обувь деревенских.

— Садись чай пить!

— Некогда мне.

— Да какие у тебя заботы? Одна корова!

— Одна корова, да жевать здорова…

Похоже, Лариса Ивановна сильно «не в духах»[8], но Светлана-Соломия делает вид, что ей без разницы.

— Лариса Ивановна, дельце к тебе имеется.

— Я так и поняла, что неспроста к себе зазвали.

Хозяева пропустили тираду мимо ушей.

— Лариса Ивановна, почему ты чинишь препятствия нашим с Маринкой занятиям.

— Чё-чё?

— Ты препятствуешь социализации своей дочери.

— Чё-чё?

— Марина пропустила два урока!

— Правильно! Дома забот хватает.

— Люди говорят…

— Люди говорят: куры доят! — И Лариса подхватилась и выбежала за дверь, да так хлопнула дверью, будто дала пощёчину всему дому.

— Что это с ней? — спросила Алька.

— Нервы…

Алька, не говоря ни слова, устремилась следом.

— Лариса Ивановна!

Но женщина даже не оглянулась.

— Постойте! Только один вопрос!

— Какой ещё вопрос?

— Вы здесь давно живёте?

— Как уродилась — так и живу.

— Местность вы хорошо знаете, — москвичка изо всех сил старалась попасть в ритм с Ларискиным «шкандыбанием».

— И чё?

— «Не буди девочку!» Что означает эта надпись на могиле?