Не буди девочку! До утра...

Из перламутрового воздуха выплывают Святые ворота, увенчанные крестом. Светлана-Соломия минует последнюю постройку — молочную лавку, где продаётся творог, пользующийся у приезжих большим спросом. Мостки сменяет дорожка, которая теряется в разлапистом мрачном ельнике — надёжном укрытии от любопытных взглядов. Спустя полчаса полуночница выходит к болоту. Здесь ей знакома каждая тропка. Вдали вырисовывается суша, где под сенью лиственниц скрывается дом.

Светлана-Соломия отпирает калитку — ржавые петли заводят унылую мелодию. Двор зарос крапивой — спутницей всякого запустения. Заворчали под ногами потревоженные ступени. Из сумеречных внутренностей пахнуло затхлостью. Девушка зажигает свечу. Жидкий желтоватый свет заливает пространство. Со всех сторон устремляются на неё взгляды. Глядят из выточенных худобой глазниц очи. Берут в кольцо знакомые с детства лики. Во-первых, Иисус. Правда, у старообрядцев имя Божьего сына писали с одной «и» — Исус. Вот икона с девой Марией. С ней у Соломки связан первый и последний богословский вопрос к деду. «Почему Марию называют Богородицей? Ведь Единый Бог — нерождёный и несотворённый. Выходит, Христос — ещё один Бог? Какой по счёту?» — «Не твоего ума дело, Соломия!» — отрезал дед Михей.

Лавки вдоль стен — тёмные от времени и влажности. Соломка(здесь, в молитвенном доме, девушка чувствует себя именно ею) присаживается— в том месте, где сидела когда-то с отцом и матерью. Что бы она сказала им, окажись они рядом? Пожаловалась на свою жизнь? — «Уныние-грех, дочка!»

… Кто-то тяжело поднимается по ступенькам крыльца. Она не заперла дверь! Как пронзительно вскрикнули заржавевшие петли! Незнакомец вступает в сени. У его обуви металлические набойки. Наверное, такие были у солдат, которые ворвались в старообрядческий скит и сожгли его.

Из помещения, где проходили богослужения, два выхода. Когда-то отец показал запасной, секретный.

…Она устремилась по узкому выложенному кирпичом коридорчику. Отец говорил, что он ведёт к крутояру. Но кажется, визитёр тоже осведомлён о подземелье. Он продолжает преследование, чеканя шаг, как на параде. Соломия движется в темноте, вытянув руки. Свечи! Она про них забыла!

Из-за спёртого воздуха лоб покрывается испариной. Ещё десяток шагов и…ладони упираются в стену. Пальцы лихорадочно скользят по шершавой поверхности. Соломия нащупала какую-то выпуклость. — И зажмурилась! Под потолком замигала лампочка. Похоже на боковое помещении подземного хода, где в стародавние времена хранили наиболее ценные иконы и книги. Сейчас он пуст. Но откуда здесь электричество?

А шаги тем временем приближаются. Надо вернуться в туннель! Однако в памяти всплывают отцовские слова: «Лаз в лесу засыпали …» Получается, она в западне! Преодолевая изнеможение, девушка осеняет себя крестным знамением.

— Господи, помоги! — взывает она в Отцу Небесному. Но Он медлит.

В этот момент из темноты появляется Оно. Его голова упрятана в капюшон. Как ни напрягает Соломия зрение, лица не разглядеть. Вместо него — чёрный провал. Расстояние между ними сокращается.

И тут с её телом происходит невероятное: оно начинает вибрировать от наполняющей его силы. Невиданная энергия отрывает ступни от пола, а руки инстинктивно прижимаются к бокам.

«Как у того памятника первому космонавту, который она видела в Москве!»

Медленно, очень медленно начинается движение вверх. Вот так — в клубах дыма устремлялись к небу её единоверцы.

Она огибает свисающую на проводе жёлтую лампочку. Оно пытается схватить её за ноги. Но «вознесение» уже не остановить. И тут она замечает выложенный кирпичами, закруглённый потолок. Ещё несколько мгновений — и её голова… Девушка зажмуривается.

…Её темя пробивает препятствие. Воздушные струи осушают потное лицо. Полёт продолжается.

РИМСКАЯ СТОПА

— А отец Авель, видать, опять слёг! — народная сходка перед «Триадой» разворачивает шеи в сторону фельдшерицы, за которой вышагивает послушник со штативом для капельницы.

— Упал с обрыва. Тормоза у перевозки отказали.

— Вот тебе и хвалёное германское качество!

— Говорят, что если бы поблизости не оказался их криворотый монашек, чем бы дело обернулось…

— Да он и не монах вовсе, а послушник!

Фельшерица и Юрочка огибают торговые палатки и скрываются из виду, а таракановцы продолжают обсуждать происшествие. Тем временем его виновник откидывает одеяло и осматривает гематомы на ногах.

Истинное ли чудо было ему явлено? Почему спасение не трансформировалось в исцеление?

Фельдшерица вступает в его владения, даже не потрудившись постучаться и не прикрыв голову платком. Впрочем, что взять с атеистки!

Юрочка устанавливает штатив у кровати. Фельдшерица закрепляет на нём склянку с лекарством. С веной получается не с первого раза. Стареет Эмилия. Рука уже не та.

— А ты, Эмми, веришь в чудеса?

— Я Миля, — строго замечает фельдшерица. — А что касается чудес…Нет, не верю.

— Расскажи о себе.

— А нечего рассказывать. Всё как у всех.

— Про молодость расскажи.