Не буди девочку! До утра...

Бабушка девочки-беды скроена по расхожему в России лекалу: мощные покатые плечи, налитая грудь и никакого намёка на талию. И лишь имя — Муза (на Севере исстари обожают иноземные имена) прибавляет толику женственности.

Муза Зосимовна — на своём обычном месте — в разборной палатке под номером 1, сохранявшимся за ней с незапамятных времён. Вне всякого сомнения, она здесь монополист. Палкина специализируется на одежде, при чём не абы какой, а «для людей»: майки-алкоголички, немаркие фланелевые халаты, ночнушки(те, что не стреляют электричеством), панталоны с начёсом и даже настоящие хлопчатобумажные чулки!

Ни один посетитель торговых рядов не обойдён Музиным вниманием. «Чего желаете?» — фраза так и порхает в воздухе.

Оглядев товар, посетитель в инвалидной коляске останавливается на «семейниках». Единственное сомнение — размер. На ярлыке значится солидная цифра, но на вид…

— Маломерки! — признаёт продавец и решает не рисковать в столь деликатном вопросе: — Вы, батюшка, дома примерьте!

И батюшка покатил «домой». Правда, примерять не стал. И так видно: трусы маловаты. А потому, выждав некоторое время, вернулся на торжище. Покопавшись в тюках, Муза Зосимовна вытащила размер побольше. Покупатель рассыпался в благодарностях и покатил назад. Всё повторилось. Не примерив обновку, он вернулся к палатке № 1. При виде инвалидной коляски Палкина не потеряла ни присутствия духа, ни лица. Она принялась снова копаться в тюках. И на свет Божий появляются очередные «семейники».

— Благодарю вас за терпение! — рокочет отец Авель, принимая товар.

— Да уж… — продавщица смахивает капельку пота.

— Жарко! — покупатель извлекает из сумки бутылочку с монастырским квасом. — Позвольте угостить вас, Муза Зосимовна!

— Ой, что вы! — засмущалась женщина. Но отец Авель уже разливал пенящуюся жидкость по одноразовым стаканчикам.

Напиток пришёлся Музе Зосимовне по вкусу. Она выпила его залпом.

— Тяжёлая у вас работа! И в жару, и в дождь вы за прилавком.

— И то правда! Но самое муторное — дорога… Особенно обратная.

— А ещё прошлое лето выдалось…не приведи Господи!

— Дождевики! Из Санкт-Петербурга. Ими торговала. Вот они и выручили.

Здесь следует заметить, что закупленные в городе на Неве резиновые сапоги тоже шли в то памятное лето на расхват, и Палкины получили хороший навар. Но о нём Муза Зосимовна скромно умолчала.

Отец Авель почувствовал, что пора закругляться. Но он ещё не подобрался к главной теме. Тут его взгляд упал на газету, которую женщина, видимо, пролистывала от скуки.

— О, вы тоже читали про пропавшую девочку!

— Да уж!

— И что скажете?

Здесь до Музы Зосимовны, видимо, доходит, что покупатель не так прост, как кажется. И его словоохотливость имеет какую-то цель.

— А ничего не скажу. Я её не видела. — Тон торговки становится холоднее: она ощутила угрозу.

— Муза Зосимовна, я понимаю, что этот разговор вам неприятен. Но я ни в чём не обвиняю вашу Аню.

— А при чём тут моя Анка? Она у меня всё время на виду была. А вот ваш Юрочка…

— Что? — опешил отец Авель.

— Шастал по всему теплоходу!

— Вот как?

— Вот те крест!

Отец Авель, перекрестившись вслед за женщиной, со смиренным видом продолжил:

— Ну если вы всё знаете про Юрочку, то вам должно быть известно, что он тоже видел Анну.

Муза Зосимовна стала без надобности перекладывать выставленный товар. А отец Авель с горечью констатировал: «Всяк человек — ложь, и мы — тож…Господи, прости моё криводушие».

— И что из того? Могла она по нужде отлучиться?

— Он видел её неподалёку от москвички.

«Господи, прости!»

— Это запрещено?

— Ваша девочка ревновала москвичку.

— И..?

— Ревность — чувство повышенной горючести, — отец Авель старался не утратить кроткости. После инсульта это удавалось напряжением всех сил.

— Они только побалакали немного.

— А москвичка?

— Гоготала ей в лицо. Как малохольная. — Последнее слово торговка выплюнула, словно брызнула ядовитой слюной.

— Бабуля, привет! — прямо по курсу нарисовалась крепкая деваха, которой можно было дать и 15 и все 35.

«Скороспелка».-определил для себя отец Авель. А бабуля, смахнув моментом сердитое выражение лица, зачастила:

— Аночка, тут батюшка интересуется той москвичкой.

Ответное пожатие плеч:

— А я тут при чём?

— Вы, Анна Семёновна, разговаривали с пропавшей девушкой на теплоходе, верно? — с предельной вежливостью вступает в разговор отец Авель, но «Анна Семёновна» на это не купишь:

— И что с того?

— О чём велась беседа?

— Вы прям как мент допрашиваЕте! — хмыкнула девчонка. На что бабушка ткнула её в круглый бочок:-Говори, а то нас в смертоубийстве тут подозревают.

— Чег-о-о? — воззрилась на монаха Анка. — Да мы с ней и минутки не разговаривали. Я ей такая говорю: «Чего чужих пацанов заманиваешь типа своим шлемом?» А она давай ржать. Ну я и стукнула её по балде!

— Ты ударила её?

— Да не била я её, а только постучала… по её шлему. А он у неё мягкий — типа кожаный. — При этих словах облизывает губы. Этот промельк розового языка, придавший девушке сходство с рептилией, кладёт конец беседе.

Отец Авель отправляется восвояси. Чтобы привести мысли в порядок, он решает проехаться до реки.