Не было нам покоя

Ему хотелось позвать Лайл, но он забыл, как разговаривать. Издав нечленораздельный звук, он подождал, пока Лайл повернется к нему. В ее бесчисленных вопросах он услышал собственную панику, однако даже не попытался отвечать ей. Лес был там, где раньше стоял маяк. Лес был там, где раньше плескалось озеро. Когда они выходили из комнаты, озеро еще было там, но стоило ему лишь на секунду обернуться к Ноэми – и оно исчезло. Не осталось даже следа влаги на траве. Ни следа от лодки, от каменной пристани. Сумка Эмберлин лежала на земле неподалеку. Лайл закинула ее на плечо, сложила руки рупором и принялась выкрикивать имя Ноэми.

Они искали повсюду. Кукурузные поля по одну сторону, дорога – по другую, вниз по холму – луга да пара домов. Камера Ноэми все еще висела на ветке, где она ее оставила. Джонас снял фотоаппарат и прижал к себе, словно боялся, что тот рассыпется. Словно надеялся, что рассыпется. Он подумал, а вдруг ее синее и неподвижное тело найдут где-то под деревом: полные воды легкие, загадочная кончина…

Когда Ноэми распахнула перед ними дверь, он уже догадался, что она не пойдет с ними. На ее лице не было испуга, и Джонас мог лишь надеяться, что Ноэми знает, что делает – что у нее есть причина не бояться то существо в маяке, которое она сама назвала убийцей. Наверное, она и правда знала, что делает. Обычно же она знала. Однако что-то остановило ее от того, чтобы поделиться своими планами с Джонасом. Наверное, она все-таки не до конца ему доверяла. Но он ей верил; он не сомневался, что с ней все будет в порядке. Правда же?

Ноэми всегда была уверена, что знает, как правильно, – и это была опасная уверенность. Джонас вспомнил, как ребята в школе перешептывались про Линка Миллера. Он вспомнил, как Гэтан зашел в воду и как Ноэми пришлось нырять за ним, чтобы он не утонул в поисках чего-то, чего в озере не было. Как Лайл провалилась сквозь лед и он сомкнулся над ее головой… Как Ноэми впала в транс и перестала его замечать… как то существо в маяке могло играть на ней, точно на скрипке.

Что-то внутри Джонаса разорвалось – то же, что в прошлом году сдетонировало на лицо однокласснику, – и он швырнул эту дорогущую камеру, эту школьную собственность, в которой хранилось бог весть сколько фотографий Ноэми, о дерево. Лайл подскочила.

Маленький пластиковый кусочек отскочил от фотоаппарата и приземлился где-то вдали. Джонас не увидел, где именно. Лайл подобрала камеру и прижала к красному, заплаканному лицу. Джонас уставился на траву под кроссовками.

Они вышли из леса там же, где вошли: у поля с люпинами, что пролегало между деревьями и территорией за конюшней «Лэмплайта». Безупречное одеяло из диких цветов разрезали следы шин: на траве, мигая красным и синим, красным и синим, стояли, припарковавшись, две полицейские машины и «Скорая помощь». Двое полицейских шагали от дерева к дереву, и еще два беседовали с Гэтаном и Эмберлин у кареты «Скорой помощи». Лайл пошла им навстречу. Сначала их заметили копы у деревьев. Джонас не хотел с ними разговаривать. Как они смогут им помочь? Однако офицеры позвали его, и он замер на месте.

Эмберлин подбежала к Лайл и так ее обняла, что обе повалились на спину в цветы. Бабочка взлетела с люпина, словно ставя точку в волшебной сказке с хорошим концом. И все бы прекрасно, но Джонаса тошнило от собственной беспомощности. Лайл говорила что-то Гэтану, и коп положил руку Джонасу на плечо, и Джонас сказал, да, нет, я не знаю, Ноэми Мирей Амато, потом жестом показал на лес за их спинами, и трое полицейских куда-то ушли.