( Не) чужой ребёнок (СИ)

- Сумка тяжёлая. Как ты её нести собираешься?

Я помню, сколько она весит. Но как-то дотяну. Хоть волоком по снегу!

- Понемногу дотащу.

Спорю, но иду за ним. А что мне остаётся делать? Дурацкая безвыходная ситуация.

- Пойдёшь ко мне на руки? – обращается к Ване. – Я помогу тебе устроиться в салоне.

Сын смотрит на меня, ожидая одобрения. А я не знаю, как правильно поступить! Если Павел довезёт нас до дома, то решится проблема, как донести тяжёлую сумку. Вдобавок я не понимаю, о чём он хочет говорить. А выяснять отношения на людях и при Ване – не лучшая идея. Приходится кивнуть, проигнорировав призывы интуиции держаться от бывшего мужа подальше.

Павел с лёгкостью подхватывает ребёнка и сажает на детское сидение.

- Только не прыгай, а сиди тихонько, – говорит ему строго.

Забираюсь в салон и устраиваюсь рядом с Ваней. Я не разбираюсь в машинах, но полагаю, что автомобиль далеко не из дешёвых. Ни на зарплату, ни даже на благодарности от пациентов такой не купить…

- Командуй, куда ехать.

- Я не очень знаю, где тут одностороннее и двустороннее движение… Кажется, на следующем перекрёстке надо свернуть налево, через два квартала будет ещё один поворот…

Павел молчит. А я пытаюсь представить предстоящий разговор в надежде успеть заготовить несколько подходящих фраз. Боюсь, что разволнуюсь и двух слов связать не смогу, если он начнёт на меня наезжать. То, что он приехал не с добрыми намерениями, видно по его взгляду.

Добираемся довольно быстро. Павел поднимется к нам в квартиру? Значит, узнает мой адрес! А я ведь так хотела спрятаться от прошлого… Впрочем, в случае чего съёмное жильё можно поменять. Он снова создаёт мне проблемы…

Он вытаскивает из багажника и раскладывает коляску, устраивает в ней сына и достаёт сумку. Спорить нет смысла – он всё равно сделает по-своему. И я молча качу Ваню к подъезду…

Хотя наш дом старой постройки, в нём всё оборудовано для удобства людей с особыми потребностями: пандус, лифт. Мы без проблем добираемся до квартиры.

- Н-да, тут особо не развернёшься, – замечает Павел разочарованно, входя вслед за мной.

- Нам хватает.

Какой смысл что-то объяснять человеку, который ездит на такой машине? Сытый голодному не товарищ.

- Где мы можем поговорить?

- Сейчас Ваня поужинает и пойдёт к соседям играть, у нас будет немного времени.

- Угостишь чаем? – басит, по-хозяйски проходя на кухню.

Хочется нагрубить и отправить его в ресторан, расположенный в соседнем здании, но вместо этого зачем-то спрашиваю:

- Ужинать будешь?

- Не откажусь. Я сегодня ещё не завтракал. Боялся опоздать.

Не хочу вникать в то, что он говорит. Голодный? Окей, я его накормлю… Может, сытый он будет не таким сердитым?

Отворачиваюсь. Чувствую на себе его тяжёлый взгляд. Тороплюсь положить еду. Чем быстрее он поест, тем скорее выговорится и уйдёт. Я боюсь этого разговора…

- Мамочка, я всё съел! Можно я уже пойду к Михаэлю?

Киваю, и малыш, ловко перебирая костылями, торопится к входной двери.

С соседями нам очень повезло. Их мальчик всего на год старше Вани, и дети по вечерам очень охотно проводят время вместе. Его родители обычно допоздна на работе, а бабушка радуется, что ребёнок увлечён общением и не дёргает её каждую секунду.

- Во-первых, я хочу извиниться, – заявляет Павел, как только я возвращаюсь на кухню.

Смотрю вопросительно. Интересно, за какой из своих многочисленных косяков? Неужели у него проснулась совесть?

- Прости, что не подписал тебе отпуск и, особенно, что наговорил тебе лишнего. Я был неправ и по форме, и по содержанию. Мне очень жаль. Очень. Я ничего не знал о твоей семье, прими мои соболезнования.

Как у него всё просто. Извинился – и вроде как уже не виноват. Но разве мне от этого легче?

- Что сделано, то сделано, – бурчу под нос.

Он не торопится продолжать. Как будто взвешивает, стоит ли вообще говорить со мной.

- Скажи-ка мне, Лиза, – Павел произносит притворно мягким голосом.

Страх заползает за шиворот, скребёт спину вдоль позвоночника, обхватывает лапищами горло, не давая полноценно дышать. Заранее предвижу, что ничего хорошего от этого тона и разговора ждать не стоит. Зачем он приехал? Узнал о Ване? Но я и раньше не скрывала сына. Когда мы работали вместе, Павел много раз мог спросить меня о нём.

- Как так получилось, что у твоего ребёнка в свидетельстве о рождении отцом записан я?

Вот и вопрос, которого я давно ждала. Но всё равно он застаёт меня врасплох.

- Сказали, что по закону нельзя поставить прочерк, если он родился в течение десяти месяцев после развода, – заикаюсь от волнения и с трудом проговариваю фразу до конца.

Вижу, как Павел набирает воздух, чтобы начать кричать, но сдерживается, хотя голос заметно вибрирует.

- Десять месяцев после развода? Десять! Какая дикость… То есть его папаша тебя бросил, и ты решила повесить сына на меня, даже не поставив в известность? Или это продуманный ход с целью урвать кусок имущества моего отца?

Что за дурацкие предположения? Как он вообще может допустить такие мысли?

Нервничаю ещё сильнее. Ничего не понимаю! Чего он добивается?