Не доллар, чтобы всем нравиться

– И ты угадал! – Я выдергиваю подушку из-под пледа и смачно хлопаю ею Лена. – Ты угадал, но все равно пошел в «Горн». Мог бы сказать: «Э-э, спасибо, но нет», – и нам обоим было бы легче жить!

Он потягивается, а потом скрещивает руки на груди и ухмыляется.

– Ну, вообще я думал, что добьюсь реальных перемен, если выдвину свою кандидатуру на выборах главного редактора, – говорит он. – Понимаешь, чтобы привнести в руководство «Горна» более мягкий подход.

– Я тебе покажу мягкий!

Я опять бью его подушкой, а он пытается увернуться и соскальзывает с кровати. Из-за того, что все мои чувства обострились, а мозг будто бы обернут марлей, мы в итоге снова приступаем к поцелуям.

На этот раз мы доходим до расстегнутой ширинки, но Лен решает, что пора прекратить.

– Подожди, – говорит он, хватая мою руку. – Если мы не… Я думаю, надо остановиться.

Я опять отодвигаюсь на другой край кровати, немного жалея, что все закончилось.

– Мне уйти?

– Нет. В смысле, так будет правильно, но… – Он проводит ладонью по лицу. – Давай просто немного поговорим.

– Ладно, о чем ты хочешь поговорить?

– О чем угодно. Спроси меня о чем-нибудь.

– Как далеко ты заходил с девушкой?

Он смеется и низко присвистывает, как будто я нанесла запретный удар.

– Прямо к сути, да?

– Просто интересно.

– Ладно, – отвечает он. – Чуть дальше, чем только что. Один раз.

– Что за девушка?

– Кэти Гибсон.

Кажется, я не знаю такой девушки в Уиллоуби.

– Это, наверное… сестра Адама?

– Двоюродная. Прошлым летом на какой-то вечеринке.

– А с того момента?

– Порожняк.

– Значит, у тебя никогда не было?

– Нет. А у тебя?

Его вопрос прилетает стремительно, как бейсбольная подача, которая кажется одним финтом, а через базу проносится совершенно иначе. Как объяснил мне Лен во время матча в Харгис, такая подача показывает, чего на самом деле стоит питчер.

– Нет, – медленно отвечаю я. – В последний раз я целовалась с парнем еще в китайской школе.

– Как его звали?

– Бертрам Ву.

– Бертрам? – переспрашивает Лен несколько более гнусаво, чем требует ситуация, и начинает ржать.

– Ну что ж, Леонард, – говорю я тем же тоном, – тем хуже для тебя.

Я пихаю его, но он продолжает хохотать, и тогда я тоже присоединяюсь.

– А что же случилось с Бертрамом? – интересуется он, наконец отсмеявшись.

– Он с родителями переехал обратно в Сингапур, на том все и кончилось.

– Ты любила Бертрама?

– Наверное, нет. И вообще, хватит уже повторять его имя. Особенно таким голосом.

– Ладно, ладно. – Веселье Лена еще не совсем угасло, но следующий вопрос он задает чуть более сдержанно. – А ты когда-нибудь любила?

Я отвечаю не сразу.

– Точно не знаю, – говорю я наконец. – А ты?

– Может быть.

Лен берет мою руку, проводит пальцем по линиям на ладони. Это его как будто успокаивает, но меня, наоборот, возбуждает.

Я мягко убираю ладонь.

– Как ты думаешь, можно всю жизнь прожить – жениться, завести детей, состариться – и ни разу по-настоящему не влюбиться?

– Наверное, чаще выходит, что люди просто разлюбили друг друга.

– Я не знаю, любили мои родители друг друга хоть когда-то. Мама вышла за папу, чтобы попасть в Америку.

– Она тебе рассказывала?

– Ага, она это постоянно повторяет.

Я решила поведать Лену историю, которой мама любит делиться, – о том, каким паршивым парнем по переписке оказался папа. Он уже жил в Лос-Анджелесе, ему предоставили убежище как беженцу прямиком из Вьетнама, а мама в то время застряла в Китае. Так что когда ее тетя сказала, что приятель в Америке познакомился с китайцем из Вьетнама на уроках английского для мигрантов, они организовали знакомство. Сначала он написал несколько сухих писем, на которые мама ответила (приложив фотографию), но потом, что совершенно поставило ее в тупик, от папы перестали поступать весточки. Это ввергло всех (A Gūng, A Pòh, разных моих тетушек и двоюродных бабушек) в панику, потому что мама должна была стать первым звеном в цепочке миграции в золотую страну. Что случилось? Она ведь самая красивая в семье! Если уж она ему не понравилась, какие шансы у остальных? В конце концов несколько месяцев спустя пришел ответ. «Извини, что долго не писал, – объяснял папа, – просто шел баскетбольный сезон, по телевизору шли прямые трансляции матчей».

Лен складывается пополам от смеха.

– Надо запомнить эту фразу.

– В общем, – говорю я, – так мои родители и познакомились.

– Если тебе станет от этого легче: мои родители поженились, потому что я стал для них несчастным случаем.

– Что, правда?

– Ага. Они были слишком молодыми. Папа был на втором курсе в Колумбийском университете, а мама только собиралась поступать на юрфак. Но папины родители убежденные католики, так что они хотели меня оставить. Мама говорит, ее капитуляция перед консерватизмом будет ненапрасной, если я поклянусь, что всегда буду поддерживать право женщины на аборт.

Теперь уже я покатываюсь со смеху.

– Она рассказала тебе такое?

– Да, так что у нашей семьи тоже не самая романтическая история.

– Ну, твои родители и сейчас вместе.

– Ага.

– И мои тоже.

Лен опять взял меня за руку, но теперь я чуть сжимаю его пальцы в ответ.

Потом у меня гудит телефон.