Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Ступай, говорит, к господину мичману и передай, что я должен видеть его сразу же, как только он явится в Экипаж.

– Ага, – кивнул Аникей, накидывая на плечи мундир. – Значит, никаких «сейчас же и «немедленно» он не говорил?

– Никак нет, ваше благородие.

Значит, можно особо и не спешить.

Дверь адмиральского кабинета – высокая, полторы сажени, полированный морёный дуб цвета старого гречишного мёда, медные, начищенные вестовыми до боли в глазах фигурные ручки и петли (ручки в виде львиных голов, а петли – вытянутые в длину якоря, наследство прежнего командира, адмирала Качалова).

Аникей взялся за дверной молоток – тоже дубовый с медной фурнитурой, остановился на мгновение – что-то на душе вдруг возникло странное, какое-то предчувствие, словно опять менялась судьба. Сейчас вот войдёшь, а там жандармы и «Государь передумал!». Впрочем, глупости. Следствие окончено, суд состоялся, приговор приведен в исполнение, пятеро несчастных повешены, остальные ждут своей очереди на этап в Крепости. Никто его арестовывать не станет.

Но зачем же адмирал потребовал его к себе с самого утра?

Гадай не гадай…

Аникей решительно приподнял молоток и постучал.

– Войдите!

Адмиральский кабинет. Высокие потолки, дубовый, натёртый до блеска паркет (хотя Фаддей Фаддеевич, без сомнения, предпочел бы корабельную палубу – не тот адмирал, чтоб по паркетам скользить, всё-таки две кругосветки за плечами), ореховые панели на стенах, большой, в два аршина высотой, глобус в углу, даже на вид тяжёлая деревянная этажерка с книгами, резное дубовое бюро английской работы, нукагивская палица на стене – память о плавании Крузенштерна, в которое адмирал ходил ещё мичманом (уже обжился адмирал в кабинете). И у окна – невысокая сухая фигура в мундире с золотыми орлёными эполетами.

Фаддей Фаддеевич.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

– Без чинов, мичман, без чинов, – адмирал повел рукой в сторону обтянутых индийским цветным муслином дивана и кресел. – Присядьте, Аникей Логгинович.

Аникей , озадаченный одновременно дружелюбным и чуть суховатым тоном адмирала, примостился в кресло, чуть поколебавшись, устроился удобнее, выложил руки на подлокотники. Без чинов, так без чинов, тем более, что и сам Беллинсгаузен тоже сел в соседнее кресло, вполоборота к мичману.

– Фаддей Фаддеевич, – «без чинов» в русском флоте означало обращаться по имени-отчеству, а не титуловать – давняя традиция русского флота. – Мне Свечников передал, что вы хотите меня видеть сразу же по прибытии в Экипаж…

Адмирал чуть шевельнул рукой, и Аникей смолк. И правда, к чему лишние слова?

– Дело у меня к вам, мичман, несколько щекотливое, – адмирал потер нос кончиками пальцев, рассеянно глядя куда-то за окно, где по июльской жаре хлопьями летел тополиный пух. Непонятно с чего вдруг поежился – наверное, глядя на жару за окном, вдруг вспомнил антарктический холод, – решил про себя мичман. Со времени второй кругосветки, в которой Беллинсгаузен открыл новый материк, прошло три года, но, по мнению Смолятина, полярный холод это такая вещь, которую не забудешь. Тем более, что он и сам не понаслышке знал, что это такое – ещё по родному Беломорью. Адмирал, между тем, помолчал, пожевал губами и продолжил. – Так вот, Аникей Логгинович… пришло распоряжение относительно вашей дальнейшей службы… – адмирал поднял глаза вверх, словно показывая, откуда именно пришло распоряжение. Все понятно, «из-под шпица»[5], а то и прямиком из Зимнего дворца, – Аникей едва сдержался, чтобы не скривить губы. Дурные предчувствия, которые вкрадчиво шептали в уши весь месяц, неожиданно встали в полный рост и заговорили в голос.

– Меня увольняют, Фаддей Фаддеевич? – осмелился подать голос Аникей – воспользовался тем, что адмирал опять смолк.

– Нет, мичман, – суховато и значительно холоднее и решительнее сказал вдруг Беллинсгаузен. Должно быть, разозлился сам на себя за нерешительность. – Вас всего-навсего переводят. Маркиз не желает видеть вас на Балтике, – тон адмирала неожиданно стал язвительным, и Аникей чуть приподнял брови – вот-вот, и Беллинсгаузен перейдет незримую границу допустимого в общении с низшим в чине. Видимо, адмирал тоже почуял что-то такое, спохватился, и заговорил ещё холоднее. – Приказ о вашем переводе уже подписан, моё дело вас с ним ознакомить.

Его переводят.

Переводят не только из Экипажа (тут и слава бы богу, невелико счастье матросов по плацу гонять!), переводят с Балтики! Хотя возможно и это тоже хорошо – подальше от глаз начальства, от памяти о четырнадцатом декабря! Но вот куда? Севастополь? Архангельск? Астрахань? Охотск? А то вообще – Новоархангльск?!

Гербовая бумага с орлом и размашистой подписью. Глаза лихорадочно метнулись по убористым, с завитушками строчкам (хорошие писаря в морском министерстве, старательные!), отыскивая пункт назначения.

Астрахань!

Каспий.

Его переводили в Каспийскую флотилию.