Не единственная

Нужно как-то выбраться отсюда. Как-то перехитрить Эдора. А перехитрить будет сложно, потому что она даже видеть его не могла… Скулы сводило от злости, как только он появлялся.

Первые два дня она была совсем одна. Может быть, дракон хотел дать ей осмотреться и прийти в себя. А может быть, сам неотлучно был на поле битвы. Но вечером второго дня он пришел. Смотрел на нее, говорил, даже просил прощения…

А Аньис не отвечала. Просто не могла с ним разговаривать. Брала книгу или бумагу и карандаши и, не глядя на него, изображала погружение в свое дело. Или же — наоборот — сидела и с немым укором смотрела на него, смущая и заставляя его корчиться от противоречивых чувств.

Но Эдор действительно стал опытнее и владел собой лучше, чем раньше.

— Я понимаю, что ты не хочешь со мной говорить, считаешь причиной всех своих бед, — сказал он, устроившись на стуле и положив локоть на столешницу. — Тогда я буду говорить за двоих…

Теперь он сидел в гроте часами и рассказывал ей… обо всем. О своей жизни, о своем хулиганском детстве, о пиратской жизни, о том, как идет война… И Аньис начали вспоминаться счастливые вечера, когда они с Эдором беседовали в саду, и он рассказывал ей о дальних странах, о море и горах, о пустынях и городах, где живут другие, необычные люди… Совершенно неожиданно от этих воспоминаний стало больно, как больно бывает осознавать потерю, что нечто очень хорошее прошло и не вернется никогда. И Эдор тогда был такой милый, интересный, она так ему доверяла!

— Что же с тобой стало, Эдор! — горько сказала она. Это был пятые день ее заточения и третий день монологов Эдора. Впервые за пять дней она произнесла фразу вслух. За это время успела отвыкнуть от своего голоса, он звучал непривычно.

— А что со мной стало, Аньис? — остро глядя на нее спросил он.

— Ты стал злодеем, — печально сказала Аньис.

— И что же такого злодейского я сотворил? — с горечью в голосе спросил Эдор. И вдруг искренне добавил: — Я ни на секунду не сомневался, что ты обо мне такого мнения. Но это больно… Я и мои архоа каждый день сражаемся, чтобы уберечь мир от ада. А я… я привожу себя в порядок каждый раз, перед тем как прийти к тебе… Чтобы ты не видела моих ожогов и копоти на лице… Больно, что это ничего не стоит в твоих глазах!

Он пронзительно посмотрел на нее, и в пламенеющем янтарном море не было привычного вожделения. Только необъятная горечь. И Аньис вдруг тоже стало больно — за него. Тот, кто каждый день своей грудью прикрывает мир от адской напасти, достоин хотя бы разговора…

— Это все так, Эдор, — тихо сказала она, опустив глаза. — Но ты предал своего учителя. Ты заманил меня сюда и держишь взаперти… И при этом утверждаешь, что любишь меня. И, наконец, ты стал пиратом, ты грабил и убивал людей…

Эдор грустно усмехнулся:

— Да, я продал Рональда в ад, чтобы получить тебя. Но я сохранил ему жизнь. Если мы победим в войне, он получит свободу. Я открыто разорвал с ним союз, и он не мой учитель уже давно… Так ли уж велико мое предательство? Да, я заманил тебя сюда. Но я ни разу не солгал тебе.

— Но ты подал все так, что я согласилась прийти к тебе! — со слезами на глазах произнесла Аньис. Как когда-то с матерью, она ощущала, что еще немного, и начнет понимать и жалеть его. Ее доброе, искреннее сердце хотело утешения. А утешение даст лишь милосердие, лишь возможность обелить бывшего друга в своих глазах… — Разве это не обман? И после этого ты говоришь, что любишь меня…

Эдора передернуло, он сделал движение, словно хочет встать и подойти к ней. Но невидимая стена все так же удерживала его. Между ними всегда было то расстояние, которое определяла Аньис. А она сидела как можно дальше от него — в другом углу комнаты. В начале она боялась, что стена рухнет, и ее снова ждет пламя. Но запрет был нерушим.

— Да, это обман, — признал Эдор, сев на стул. — Но разве у меня был другой вариант получить тебя? И ведь, Аньис… — ей показалось, что сейчас он зайдется слезами, но он лишь опустил голову ниже и смотрел на нее исподлобья. — Пойми… Твое присутствие для меня — это неизбывная боль… Я и сейчас наслаждаюсь, глядя на тебя, вдыхая твой запах, слыша твой голос. Но одновременно с этим меня раздирает боль от невозможности быть с тобой. И все, что я могу — лишь говорить с тобой и надеяться, что ты ответишь… Я мучаю этим самого себя. Я мог бы жить вдали от тебя, сейчас я уже могу держать в узде свое … вожделение… Постепенно оно сошло бы на нет. Но я люблю тебя и хочу быть с тобой вместе всегда. А другого способа получить тебя у меня не было…

— Но ты чуть не сжег меня! Неужели тебе этого мало? — с надрывом спросила Аньис. Она уже не могла сдерживаться, и слезы текли по щекам неуправляемо, бесконтрольно. Она плакала за двоих — за себя и за Эдора. Из-за всего, что их когда-то разлучило, сделало невозможным даже дружбу. И собственная боль, обида души и тела смешивалась с его, Эдора, болью от невозможности обрести Сокровище.

Эдор вздрогнул.