Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Рычащие волкодлаки не позволили мальчишкам дернуться. Нетерпеливо Кощей цапнул старшего за рубаху, раздирая косоворотку, добираясь костлявой когтистой рукой до простенького деревянного крестика — разодрал кожу, хватая. Горячая, живая сила куснула ладонь, не позволяя сорвать с мальчишки оберег, и Кощей недовольно взрыкнул, потянул на себя, обжигаясь. Тесемка лопнула, крест затерялся в сухой траве, а он медленно поднял ладонь, на которой вспухал водянистый волдырь ожога.

Ошалевшего мальчишку он толкнул в грудь, заставляя сделать размашистый шаг назад… Смородина лизнула его по ногам, промачивая портки, приникла, точно голодный зверь.

Дикий вопль потряс Пограничье, где-то завопили галки. Пахнуло едким, дерущим горло; мальчишка пошатнулся, упал в воду, окатывая их брызгами. Забился, точно его душили, драли на части. Кощей смотрел, как он горит в воде, распадаясь пеплом, а краем глаза отыскивал в траве деревянный амулет, вымоченный в живой воде. Осталась только одежда, покачивающаяся на воде, остальное рассыпалось.

Указав на оставшихся людей, он махнул было рукой…

— Они не из черни; может, сынки каких дружинников, — придержал его Вольга, наклонившись к самому уху. Мягким, успокаивающим голосом втолковывал: — Подле нашей границы всегда много китежских воинов стоит. Сам подумай, если всех их в Смородину скинем, назавтра не явится к нам целое войско?

— Явится не назавтра, так к концу седьмицы, — стиснув зубы, выговорил Кощей. — Китежский князь стяги собрал, скоро войну начнет.

Взглянул снова на этих ребятишек. Задержался на самом младшем, покачал головой: у проклятых не бывает детей, так что в нем не зародилось ни капли жалости. Коль они могли держать в руках кресала и подпалять ими подлесок, должны были отвечать по-взрослому…

— Выгнать взашей, — решил Кощей. — Пусть возвращаются на свои заставы и расскажут, что Белобог их не защитит. Что стоят его обереги, если их так легко сорвать…

Однако волшебные кресты взволновали его по-настоящему.

Вольга свистнул, и волкодлаки отволокли пленников от реки, к зачарованному мостку. Они упирались, не хотели идти, пораженные незавидной судьбой товарища, и волкам приходилось толкать их в спины. Священный ужас сквозил в глазах, обращенных на реку Смородину, и Кощей с ликованием признал, что так и должны люди глядеть на ее вечное течение.

— Княжич нахален и хвастлив, — выцедил Кощей, возвращаясь к коню. — Все еще думаешь, не нужно осадить его? Раз и навсегда?

— Представь: его небось купают в живой воде, ты и близко к нему не подступишься, — напомнил мудрый Вольга. — Граница не пустит тебя, а если ты и проберешься, останешься бессилен, когда тебе нужнее всего колдовство! Злобой дела не решить, и ты это знаешь!

— У меня есть право злиться на клятый Китеж, и тебе это тоже известно! — круто развернувшись, заявил Кощей. Обвинительно ткнул побратима в грудь; волкодлаки оставили их по приказу Вольги, так что оба они не были стеснены правилами.

Вольга задумчиво перехватил руку, оглядел почерневший ожог от креста и болезненно скривился, точно отголосок этого мучения передался и ему. Красноречиво ухмыляясь, он указал на когтистые ногти, на узловатые выступы синих вен, ярко выделившихся на белой коже.

— Вань, это нехорошо, — глубокомысленно протянул Вольга. — Мертвечина посадская краше выглядит.

— Какой я тебе Иван… Есть уж один, княжич, нам хватит.

— Так то княжич, а ты Ванька, — добродушно рассудил Вольга, показывая зубы, как кухонный кудлатый пес.

— Засеку на конюшне, — бессильно поклялся Кощей. Побратим подмигнул желтым волчьим глазом; Кощей много раз угрожал ему расправой: когда Вольга поперек его приказов лез, когда в Лихолесье притаскивал человечьих девок, когда заливал все медовухой, отмечая чьи-то именины…

И все-таки рядом с Вольгой ему было спокойнее: с его крепким плечом, большим топором и ехидной улыбкой. Хотя болтал побратим много и без продыху, словом никогда не ранил и не стремился унизить, и потому говорить с ним было легко. Точно по реке плыть. Кощей снова оглянулся на Смородину, подошел и опустил в прохладные воды обожженную ладонь.

— Проклятие тебя изводит, — беспокойно пенял ему Вольга, неосознанно вторя Марье. — Скоро оно не одни руки твои захватит, но и разум. Разве, думаешь, я не видел таких, как ты? Волхвы всегда баловались старой магией, жертвы приносили, кровь из зверюшек выпускали — тьфу, мерзость. Я видел, во что они превращались, Ванька, и мне приходилось их убивать — топором. Потому что их гнилой кровью отравиться можно: клыков не сомкнешь…

Вольга исходил многие дороги; иногда его сказки были лишь пустым хвастовством, трогавшим одних юнцов, едва поступивших в младшую дружину, но сейчас он говорил серьезно, стараясь глядеть в глаза Кощею. Он знал, что немногие на это способны, но побратим держался, не моргая, упрямо, тяжело дыша.