Не говори, что лес пустой...

— Конечно же, комбат! Даже нужно! Немцы ведь с нетерпением ждут, что не сегодня-завтра народы СССР передерутся, пойдут бунты и восстания. Да, я еще не показывал вам… — Гуреевич взял с маленького стола, сложенного из снарядных ящиков, кожаную сумку, вытащил из нее бумагу, подал Давляту. — Прочитайте, комбат, что говорит Геббельс. Зарится на земли до самого Памира и выражает уверенность, что, как только возьмут Москву, путь на Кавказ и в Азию откроется легкий — сами народы, дескать, поднимутся там против русских.

Давлят недоверчиво взглянул на Гуреевича, словно спросив: «Да что вы? Неужели можно договориться до такого вздора?» — и прочитал листок. Нет, комиссар не преувеличивал, написано так, как сказал.

— Где вы нашли этот бред?

— В штабе дали. Мартынов…

Давлят усмехнулся.

— Языком, конечно, можно намолоть много, дело нехитрое. Но забыл Геббельс, что в свое время и Александр Македонский считал Памир гнилым орехом.

— Это, как видно, свойство всех завоевателей — переоценивать свои силы, — сказал Гуреевич. — Но гитлеры и геббельсы не учли, что у нас им воевать не просто с армией, а со всем народом. Не ожидали, наверно, и нашего союза с Англией, думали, что Англия пойдет с ними на мировую и тоже выступит против нас.

— В том-то и дело, — сказал Давлят, — что не очень мне верится в искренность такого союзника.

— Сам народ, наверное, искренен — увидел, что несет Гитлер. А вот политики… Хотя кто его знает, этого Уинстона Черчилля, нынешнего премьера. Рассказывали, будто он выступил по радио в первый же день нападения на нас и сказал, что его цель — уничтожить Гитлера. Он якобы прямо заявил, что был и остается врагом коммунизма, но в союзе с Советской Россией — спасение Англии, и обещал оказывать нам помощь, какую только сможет.

— Что же, посмотрим, как будет выполнять свои обещания, — сказал Давлят.

— Это верно, — кивнул Гуреевич. — У нас говорят: «Дай обещание и принимайся за дело».

Уже было ясно, что война разворачивается долгая и тяжелая, не на жизнь, а на смерть, и сознание этого удесятеряло ненависть, которая вызревала в душе народа.

Однажды старшина Егоров привел несколько пожилых мужчин, назвавшихся ходоками. Они принесли с собой продукты и пригнали корову, козу и свинью. Поздоровавшись с ходоками за руку, Давлят и Гуреевич стали звать их в штабную землянку.

— Благодарствуем. Времени у нас в обрез, — ответил за всех невысокий квадратный бородач в кожухе, подпоясанном оборами. Он стянул с головы рыжеватую ушанку, вынул из-под подкладки сложенные вчетверо бумаги, протянул Гуреевичу. — Народ просил доставить. — И вздохнул: — Ай, людоньки, людоньки, чтой-то творится…

Гуреевич развернул бумаги. Три листа были заполнены с двух сторон подписями, на четвертом прочел: