Не говори, что лес пустой...

— Вольно, — сказал Давлят. — Садитесь. — И сел сам, скрестив ноги.

Гуреевич опустился рядом, обвел взглядом засмущавшихся бойцов и, пряча усмешку, спросил:

— Не помешали беседе?

Партизаны виновато переглядывались. Прошелестел смешок.

— Ежели помешали, то хорошо, — сказал дзед Юзеф, взявшись за котелок с чаем. — Эти петухи чуть не заклевали друг друга.

— Чего это они? — спросил Давлят.

— А с чего еще, пан офицер, как не с безделья? Силу девать некуда.

Давлят и Гуреевич рассмеялись. Заулыбались другие, один только артиллерист остался насупленным. В красном отблеске огня было видно, как задергалось у него веко. Но дзед Юзеф не обратил на это внимания. Подавая Давляту и Гуреевичу кружки с чаем, он сказал, кивая на артиллериста:

— Гляньте на этого бирюка. Вон какой здоровяк! Прет из него силушка, места себе не находит, так шутка не шутка, а чуть было не раздавил нашего Осьмушку.

Артиллерист метнул в старика огненный взгляд и опустил голову. Гуреевич спросил:

— Андреич, так разве?

Артиллерист засопел, сморщился и невнятно, глухо заговорил:

— Тяжко, товарищ комиссар, горит все… Жарко! Лучше б мне умереть… Сожгли всю деревню… Жену и детей… в хате… живьем… — На глазах его заблестели слезы. — Не взяла меня смерть в боях. Товарищи полегли, батарея… я остался… Зачем?

Пламя костра вдруг взметнулось, яркой вспышкой ударило по глазам. Рассыпались в огне поленья, но никто не шелохнулся, чтобы подложить новые. Горе товарища камнем легло на сердца. В эти минуты каждый, наверное, подумал и о своих близких. Давлят увидел Наталью, Султана… Лицо его побелело. Он поднял голову — искрилась в просвете все та же одинокая маленькая голубая звезда.

— Горе у всех, — сказал он. — Надо держаться. Будем мстить. За твоих и моих, за миллионы людей. — Голос окреп: — К нам обратились с призывом, назвали народными мстителями. Такими и будем.

— Когда?! — с горечью выкрикнул Андреич. Он растопырил пальцы на руках. — Пока ими, вот этими самыми руками, не придушу трех-четырех гадов… А оружие дадите, десять убью!

— Будет скоро оружие, — сказал Давлят. — Нападем на фашистский склад и возьмем. Товарищи ищут.

— А не мало трех-четырех? — спросил Гуреевич. — Или даже десять?.. Нет, браток, нам фашизм надо с корнем рвать. Бить его так, чтоб захлебнулся собственной кровью, чтоб Гитлер получил по заслугам, чтоб не оставить семени на развод…

Потом, когда они удалились и легли, Гуреевич сказал Давляту:

— Надо что-то предпринимать, комбат. Чтобы люди поверили, что мы тут не просто, мы для мщения здесь… Нужен бой, комбат, победная вылазка.

— Да, нужен, — отозвался Давлят, подложив руки под голову.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Дня они колебались, на третий решились.

Они давно ждали подходящего случая, теперь он представился. Разведчики донесли, что немцы устроили в деревне Березовичи перевалочный пункт по снабжению оружием и боеприпасами своих прифронтовых частей. Бывшие колхозные амбары и два подземных овощехранилища буквально набиты автоматами, карабинами и пулеметами, патронами, гранатами, минами. Охраняет все это хозяйство специальная команда во главе с обер-лейтенантом, численность ее примерно с роту.

Давлят, комиссар Гуреевич и начальник штаба батальона Карпенко сидели над топографической картой, внимательно изучая все подходы к деревне. Она была расположена на берегу небольшого озера и как бы разрезалась пополам раскатанным шляхом. С трех сторон ее окружали заливные луга и поля шириной в пятьсот — семьсот метров. Главное же неудобство для осуществления операции состояло в том, что деревня возвышалась на местности, которая могла хорошо просматриваться из окон любого домика на околицах.

Правда, с другой стороны, это могло обернуться преимуществом: если, скажем, взять село ночью, то пока унесут трофеи в лес, можно держать оборону; подкрепление немцам, конечно, устремится по шляху, оно будет идти снизу…

— Все это ясно, — сказал Гуреевич, — но хватит ли у нас сил?

— Суворов говорил: «Воюют не числом, а умением», — задумчиво произнес Давлят, хотя и знал, что комиссар спрашивает не о людях. Людей в батальоне много, да добрых две трети без оружия, а у тех, кто имеет, маловато патронов, по одной-две обойме к винтовке, по полдиска на автомат, на весь батальон всего шестнадцать гранат. Вот в чем корень вопроса, что заставляет их колебаться уже второй день, что вызывает сомнения в успехе операции. Нужно что-то придумать такое, благодаря чему победа дается даже при невыгодных обстоятельствах.

Гуреевич тоже думал об этом.

— Наш козырь внезапность, — говорил ему Давлят, и он соглашался, но тут же спрашивал:

— А если немцы успеют опомниться и подкрепления из Мохоед, Дворик, Пружинища и других мест подоспеют раньше, чем предполагаем?

Тогда, понимал Давлят, будет плохо. Тогда не избежать больших потерь и даже наверняка — полного разгрома. Первая большая операция может оказаться последней.