Не говори, что лес пустой...

Вот уже видны двери и переплеты оконницы, за которой сидели враги и били из автоматов ослепительно яркими, хлесткими очередями. Крикнув «ура», Давлят вскочил и тут же упал, сбитый пулей. Он ударился лбом о камень, охнул, но боль, резанув, ушла. Давлят рывком бросился под самую дверь.

Горячая кровь текла от локтя внутрь рукава; рукав, набухая, тяжелел. Просунув раненую руку за ремень портупеи, Давлят крикнул:

— Вперед! Вперед!

Он видел, что несколько бойцов не поднялись, подумал: «Убиты или тяжело ранены». Но другие были рядом, прижались к стене, готовясь ворваться в хату. Давлят лизнул языком пересохшие губы и, сказав: «Пошли», ударом ноги распахнул дверь. В тот же миг его оттолкнули, кто-то сильно рванул за плечо, прижал к стене, и Давлят ощутил слабость в ногах.

— С ума сошли!..

— А, Петя! — узнал Давлят голос верного ординарца.

— Садитесь, перевяжу вас, — сказал Петя.

Давлят послушно опустился на землю.

Между тем его бойцы уже ворвались во все дома, в которых сидели немцы, и сражающихся уничтожали, поднявших руки выволакивали на улицу. Кровь пролилась немалая. А самое страшное было, что многие жертвы оказались напрасными, ибо в те минуты, когда фашисты поняли, что участь их решена, они перестреляли хозяев домов, не пощадив даже детей. Узнав об этом, Давлят застонал.

— Сволочи, — повторял он, задыхаясь, — сволочи!..

Занимался рассвет, тусклый, безрадостный. Деревня Березовичи была окутана туманом и дымом.

Давлят шел с забинтованной головой и рукой на перевязи в окружении командиров по центральной улице села. Навстречу вели пленных немцев.

— Те самые, которые сопротивлялись, — сказал младший лейтенант Сопроненко.

— Убийцы?

— Да.

— Всех расстрелять! — резко произнес Давлят.

Его спутники вопросительно переглянулись. Давлят злобно сощурился.

— Иначе не будет… Кровь за кровь! Смерть за смерть!

В полдень похоронили павших и убитых. Легли в одну братскую могилу бойцы и малые дети, сухие, согнутые временем старики и только-только расцветавшие девушки. Отдавая последнюю почесть, партизаны прошли строевым шагом, и повисла над деревней хмурая, напряженная тишина.

Давляту вспомнились тихие дни перед войной, вспомнились села и хутора, близ которых он проводил с ротой тактические занятия, и пронизанные солнцем рощи и перелески, по которым любил бродить. Чуть больше полутора лет была в тех селах советская власть, но как изменили они свой вид, как быстро вырастали на месте старых, трухлявых, черных, подслеповатых хат новые, из отборных бревен, с веселыми, светлыми окнами… Вот и здесь это видно: вон сколько новых хат и срубов, прорывается сквозь запах гари густой, неистребимый аромат смолистой сосны.

«Тихо, как тихо, до звона в ушах, — думал Давлят. — Но это не та тишина, не тишина мирных предвоенных дней. Та была наполнена светлой радостью, эта — напряженным ожиданием новой беды».

Он спустился к озеру, встал под тоненькой, стройной березкой, дрожавшей на легком ветру. Командиры были рядом.

— Передохнем, — сказал он и сел на траву, вытянув ноги.

Другие расселись вокруг.

В небе плыли кучевые облака, озеро морщила рябь. Волны с шумом бились о берег.

— Закурим? — спросил Сопроненко, вынув кисет. — Самосад.

Все задымили. Сидели молча. Голубоватый дымок от цигарок завивался в спираль и медленно таял.

— Ну что ж, повоевали вроде неплохо? — наконец нарушил молчание Давлят.

— Цели добились, трофеи взяли, — сказал начштаба Карпенко. — Если каждый бой будет приносить столько оружия и продуктов, внакладе не останемся.

— Что, и продукты взяли?

— Целый склад.

Давлят на минуту задумался, потом спросил:

— Скоро унесут?

— Кончают, товарищ комбат. На подводах увозим, — ответил Карпенко.

Он доложил, что вооружил всех людей, в том числе тех жителей деревни, которые умеют обращаться с оружием. Посты усилены, шлях на въезде в село заминирован.

— Что-то немцы не торопятся, — сказал он. — Ведь маловероятно, чтобы не спохватились: если не слышали боя, то хотя бы отсутствие связи должно насторожить. Должно, — сказал Карпенко, — или нет?

Давлят кивнул. Он и сам думал об этом. Не могут немцы, считал он, примириться с этим налетом. Наверняка уже знают. Сумел кто-то унести ноги отсюда, сообщил, и конечно же что-то предпринимают.

— На сколько осталось работы? — спросил Давлят.

Карпенко взглянул на часы:

— Минут на сорок.

— Много. Пора кончать. Надо ускорить эвакуацию населения. Где Самеев и Пархоменко?

— Минировали шлях.

— Пусть уводят людей.

Предчувствие не обмануло Давлята, немцы действительно накапливали силы. Вдруг раздалось гудение, и над селом появился самолет, похожий на раму, — «фокке-вульф», разведчик. Он закружил, как коршун, высматривающий добычу.

— Ну и жужжит! — в сердцах произнес Петя Семенов.

— Не в гости к тебе прилетел, — усмехнулся Карпенко.

Люди попрятались. На середине улицы стоял, широко расставив ноги и задрав морду, не в меру любопытный теленок. Хозяйка, бабка вся в черном, звала его слезливым голосом из подворотни, но теленок был будто глухой.