— Болотами пойдем? — спросил он.
— По-всякому.
Ровно через двадцать минут, попрощавшись с Клавдией Петровной, которая со слезами на глазах расцеловала женщину, Алену и Султана, а Буковского перекрестила, вышли на дорогу. Алена несла Султана, женщина и Буковский — заплечные мешки с провизией и вещами. Женщина шла последней.
— Вы будто конвоируете нас, — улыбнулся Буковский.
Они прошли мимо болотца, на котором уже отцвели золотистые лютики и которое теперь было каким-то серо-коричневым, унылым и однообразным. Тропинка все более сужалась. Вскоре она совсем исчезла. Пришлось двигаться в сыром сумраке, от дерева к дереву, по мягкому слою черных, гниющих листьев, и когда наконец выбрались на свет, на залитую солнцем изумрудную полянку, Буковский и Алена облегченно вздохнули.
— Отдохнем?
Женщина кивнула.
Буковский, сбросив с себя мешок, утер рукавом пот со лба, выпрямляя спину, потянулся так, что хрустнули косточки, и взял у Алены Султана, усадил рядом с ней на байковое одеяло, которое она расстелила, а потом, глянув на женщину, сказал:
— С вашего позволения я отлучусь. Можно?
Женщина слегка повела плечом. Буковский скрылся за деревьями.
Было тепло и тихо. Султан щурился от яркого солнца. Алена напоила его из бутылки холодным чаем из трав, дала в руки хлеб и крутое яйцо. Он съел быстро, попросил еще. Алена дала кусок хлеба. Женщина чуть улыбнулась.
— Любишь?
Алена вскинула голову. Женщина смотрела на нее мягко и печально, и что-то дрогнуло в Алене, и то чувство, которое давило ее с того мгновения, как услышала про х о з я и н а, которому надо д о с т а в и т ь в ц е л о с т и и с о х р а н н о с т и Султана, прорвалось наружу. Она заговорила горячо и сбивчиво, объясняя, как Султан оказался с ней и что он ей дороже жизни и отдаст только отцу, одному отцу.
— Кто этот ваш хозяин? — спросила она.
— Не знаю, — сказала женщина. — Мы сообщили, нам ответили.
— А может… может быть, его отец? Или нашлась мать?
— Не знаю, — повторила женщина.
Они помолчали. Потом женщина сказала:
— А его, Буковского, любишь?
Алена быстро кивнула.
— Живешь с ним?
В глазах у Алены изумление, стыд, растерянность. Залилось краской лицо, полыхает. Но женщина опять спрашивает: «Поженились?» — и не уйти от ее печально-строгого взгляда. Вздыхает она, говорит:
— Оказался бы человеком… — и встает, поправляя автомат на груди. — Где же он запропастился? Нам еще идти и идти.
Буковский, словно услышав, показался за деревьями, вышел на поляну. Насвистывая, подошел, скользнул улыбчивым взором по лицам, весело спросил:
— Что, в путь-дорожку? Далеко еще?
— Пойдем — увидим.
И опять они шли, петляя, как в лабиринте, то по узким, плохо утоптанным тропкам, то прямо по корням, по шуршащей листве и траве, по моховым прогалинам, через заросли ельника; шли по местам, в которых редко ступала нога человека, переходили по кочкам болота и вброд ручейки и речушки, отдыхали по двадцать — тридцать минут на лужайках и шли дальше, отмахав к сумеркам километров пятнадцать.
На другой день прошли столько же или, может быть, чуть больше, а на третий, когда солнце висело в зените, вышли из чернолесья с его пахучей сыростью и гнилью на широкую просеку, которая привела прямиком в село.
Село небольшое, в восемь — десять дворов, — з а с т е н к а. Буковский стал было искать его на своей карте, женщина усмехнулась: «Не найдете». Тут они помылись, их накормили горячим, до вечера, сказали, могут поспать. Но по-настоящему уснул только мальчонка, взрослые ворочались в тяжелом, одуряющем полусне.
Открыв глаза, Алена прислушалась к сладкому посапыванию Султана. Сердце ее сжалось. «Неужели придется расстаться? Неужели решат отобрать? Кто хозяин его? Если отец или мать, это будет счастьем и чудом. Но чудес не бывает, а счастье… кто даст ему большее?.. Золотце ты мое!» — подумала Алена и прижала Султана к груди.
— Не терзайся, — сказала женщина, — все, может, обойдется.
Буковский приподнял взлохмаченную голову. В сумерках, заполнивших комнату, его синие глаза мерцали влажным блеском, как в полночь роса.
— Что, пора? — спросил он.
— Скоро, — коротко ответила женщина.
Вечером, опять накормив горячим, им дали бричку, и, протрясясь всю ночь, на зорьке, разогнавшей белесый туман, они наконец-то очутились среди партизан.
Их встретили далеко от лагеря. Женщина, пошептавшись с дозорным, отдала ему свой автомат и гранату «лимонку», которую, оказывается, держала в кармане стеганки. Вынужден был расстаться с оружием, пистолетом «ТТ», и Буковский.
— Пошли, — сказал дозорный.
Алена с Султаном на руках двинулась за ним. Следом ступал Буковский, потом женщина, затем второй часовой. Сначала спустились в ложбину, в которую едва пробивался солнечный свет, потом поднялись на крутой взгорок, с обратного склона которого началась хорошо утоптанная тропинка, и сразу стало легче идти. Тропинка нырнула в молодой ельник. Дозорный коротко предупредил Алену:
— Тут пенек…
— Далеко еще?
— Дай понесу мальца, — остановился дозорный.