Не говори, что у нас ничего нет

Пластиковая тарелка выскользнула у Ивэнь из мыльных пальцев и плюхнулась обратно в воду. На Ивэнь были кроссовки, белая футболка, служившая ей сейчас платьем, и розовая головная повязка. Недавно она ужасно коротко постриглась. Ай Мин заметила, что Ивэнь носит с собой распылитель и то и дело опрыскивает голые ноги самодельным средством от насекомых. Когда же ее все-таки кусали, Ивэнь грубо шлепала себя по икрам и ляжкам, словно те принадлежали не ей, а кому-то другому.

— Мой парень из Бэйда, — сказала Ивэнь, как будто в других университетах у нее были и другие парни, — говорит, что за последние сутки наклеили несколько тысяч дацзыбао, призывающих к реформам. А его лучший друг прошлым вечером транспарант на Площади нес. Знаешь, что там было написано? «Душа Китая», — она вздохнула и принялась отскребать принадлежавшую семейству Лу кастрюлю для риса. — А распределяют на работу теперь так, что сердце сжимается. Кто знает, куда нас сунут после диплома? У меня вот двоюродная сестра работает одна-одинешенька на закрытом заводе в Шэньси. Совсем одна! А должна была быть бухгалтером. Ну что это за жизнь?

— Ну, если учишься в Пекине, то распределение хорошее дают. Разве нет?

— В Пекине! — Ивэнь скорчила рожицу. — Всем нам надо ехать на Запад. Американцы хозяева прошлому — и будущему тоже. А у нас что? — она шлепнула рукой по воде. — Слушай, а рок-музыка тебе какая нравится? — футболка Ивэнь намокла на ляжках, и мыльная пена сползала у нее по колену.

— А что, она разная бывает?

Ивэнь хихикнула.

— Ну, например, стиль «северо-западный ветер». Такая тебе нравится? Давай споем, может. Знаешь что-нибудь из «Белого ангела»? Или «Первое мая»?

Ай Мин весь день читала «Да состязаются естественные науки!», и голова ее была забита геологическими возмущениями.

— Я слова песен плохо запоминаю.

— Ай Мин, селяночка, мне папа рассказывал, что твой отец раньше был музыкантом! Что, правда? Прямо типа рок-музыкантом? Ну чего ты, ну ты же не такая на самом деле стеснительная. Или такая?

Это было еще хуже вступительных. Ай Мин понятия не имела, как тут правильно отвечать. По счастью, это не имело значения, потому что Ивэнь в ответах не нуждалась. Теперь она сама же и запела:

— Я спросил тебя, спросил: ах, когда пойдешь со мною? Ты смеялась надо мною! Что я нищ, смеялась ты! Вот тебе моя свобода, вот тебе мои мечты.

Живший по соседству мальчонка по прозвищу Арбуз принялся подпевать. Он был совсем еще мал, но голос у него был сильный и влажный:

— Ах, держать твои бы руки! Ах, пойдем, пойдем со мною…

Ивэнь встала; ее коротенькое платьишко совершенно ничего не прикрывало.

— Ай Мин, хочешь пойти на Площадь?

— Не могу.

— Ну, тогда завтра, — Ивэнь вылила из ведра мыльную воду и сложила туда чистую посуду.

— А какой он, твой парень? — спросила Ай Мин.

Ивэнь снова поднялась на ноги, чуть покачиваясь; посуда бренчала, как бьющиеся в окно птицы. Она лукаво улыбнулась.

— Мне нравится, когда у тебя волосы распущенные.

Ай Мин окунула руки в собственную воду для посуды и сказала:

— Ивэнь, а где ты магнитофон достала?

— У Толстогубого на углу. Хочешь такой? Он мне всегда задешево продает.

— Хочу. Для папы.

— Да не вопрос. Стукнись мне в окно, вместе пойдем.

— Мы не хунвейбины! Мы последние из поколения Четвертого Мая. Ты что, разницы не понимаешь?

Будильник Ай Мин еще не прозвенел — значит, было еще рано. Или, может быть, поздно — глухая ночь; но голос Ивэнь нельзя было ни с чем спутать.

— Си-ван-му пресветлая! Мы во всем себе ради тебя отказывали, и такой кошмар вырос!

Ай Мин села в постели. Отец Ивэнь уже явно выдохся, голос у него, когда он кричал, словно расщеплялся натрое.

— Среди ночи протестовать против правительства у Чжуннаньхай! В милицию попасть! Ты чья вообще дочь? Точно не моя!

Мать Ивэнь все повторяла одни и те же слова:

— Как можно вождей называть по имени!

— Ну и что, если я Ли Пэна по имени назову? Они же просто люди! — заорала Ивэнь. — А у людей есть имена! Ну как вы этого не понимаете? Вы-то верили в революцию, а нам во что верить?

С грохотом захлопнулась дверь. Кто-то плакал — должно быть, Ивэнь. Но, может, и ее отец.

Ай Мин села. Никто обычно так не разговаривал, поэтому ей, наверное, все это приснилось. Она терпеливо ждала, пока очнется. По простыням волнами бежали тени, и все в комнате будто постоянно колыхалось. Она обняла простыню и стала думать про розовое платье Ивэнь, про то, как оно раскрывалось, облекая ее и источая аромат жасмина — а ссора, наполовину не слышная, гневно продолжалась, невольно ее баюкая.