Не говори, что у нас ничего нет

— Если умеешь решать задачки по физике, то и это сумеешь. — Позже тем же утром Тихая Птичка стоял у нее за плечом и изучал билеты у Ай Мин на столе. — В этом вопросе тебе всего-то и надо — показать верное понимание линии партии. Я думаю, надо тебе внимательнее изучить марксистко-ленинско-маоистскую мысль, особенно эту вот главу по методологии и вопросы материализма как объективной реальности…

К руке у него прилипли два дынных семечка, и у себя на левой руке Ай Мин тоже пару заметила. Эти четыре семечка заслонили все, что говорил Воробушек.

Стоило двери за отцом закрыться, как Ай Мин вновь принялась смотреть в окно. Само собой, людям снаружи — соседским тетушкам, Ивэнь и Арбузу — ее было так же видно, как Ай Мин — их. Они снимали с веревок белье, пока не начался дождь, и никто не обращал ни малейшего внимания на то, как она с несчастным видом сидит за книгами. Глаза Ивэнь опухли. Она скорбно напевала себе под нос:

Я вырос под красным флагом,
Принес присягу,
Я не боюсь мыслей, слов и дела,
Отдаю себя революции до предела.

В воздухе чувствовалось ледяное лобзание зимы — для похорон, в самом деле, лучше некуда. Ху Яобану бы понравилось. С тех пор как объявили о его смерти, прошла уже неделя, и сегодня, в субботу, весь город отправился на проспект Чанъаньцзе выказать свое почтение. Воробушек, впрочем, сказал, что они не пойдут, вход на площадь Тяньаньмэнь закрыли, так что лучше они посмотрят все у соседей по телевизору. Телевидение лучше, сказал он. Отец позволил товарищу по службе себя подстричь, Ай Мин понятия не имела, сколько товарищ выпил байцзю, но стрижка вышла несколько косоватой. Спорить с ним было сложно — больно уж жалостно выглядела эта неудачная стрижка. Между тем мама неожиданно объявила, что она на похороны пойдет, потому что так будет правильно.

— Ай Мин, можешь пойти со мной. Если хочешь.

Идти или не идти? В конце концов неудачная стрижка победила.

— Да все нормально. Побуду с папой.

Если Лин и была задета, она этого никак не показала; надела свои лучшие туфли и со всем изяществом вышла из дому. Мать всегда была безупречно элегантна, будто чужак в собственном доме — каковым она и была. Ай Мин с трех лет не жила с ней под одной крышей, и хоть вины Лин в этом не было, все равно у нее было чувство, что Лин лишь притворяется матерью. Ай Мин всегда было проще с двоюродной бабушкой Старой Кошкой — собирательницей редких книг, что держала передвижную библиотеку. Она возила книги по окрестностям в кузове грузовичка, прежде доставлявшего овощи. Старая Кошка жила в Шанхае сама по себе — «Я свободная современная женщина!» — и было ей уже под семьдесят.

Похороны должны были начаться в десять утра, так что Ай Мин с Воробушком неспешно завтракали. Он читал газету, а она переключалась между собранием писем Чайковского и «Искусством войны» Сунь-Цзы, и тишину нарушали разве что шелест страниц и негромкое ворчание отца в ответ на какую-нибудь статью — или просто на объявление. По «Радио Пекина» передавали то, что все и так знали, а потом повторяли это еще раз. Из соображений безопасности вход на площадь Тяньаньмэнь перекрыли, и людям приходилось собираться на близлежащих бульварах. Ай Мин поняла, что ждет не дождется нескольких секунд молчания на похоронах — потому что тогда радио наконец придется ненадолго умолкнуть.

Воробушек налил ей грушевого сока.

— Очень странно, что власти перекрыли Тяньаньмэнь. Кажется, товарищ Ху Яобан пользовался большой любовью…

Ох, бедный Ху! — подумала она. Она всю свою жизнь смотрела на портреты Ху Яобана, на его голову безупречно яйцеобразной формы, на человека, который считал, будто сможет изменить Китай изнутри, шаг за шагом ввести экономические свободы, по глоточку подносить процветание. Ай Мин все гадала: может ли такой способ вообще сработать? Кто на свете способен отведать нечто столь упоительное — экономические свободы и политические реформы — соленое и сытное, сладкое и полное обещаний — и удовольствоваться лишь одним кусочком? Кто смог бы терпеливо ждать, пока еще почти целый миллиард людей тоже этого отведает? Нет, всякий постарался бы откусить еще, и еще, и всю миску себе загрести. Конечно же, Ху Яобан потерпел поражение, и конечно же, его подвергли чистке! Собственные мысли ее тревожили. Одного вида розового платья Ивэнь оказалось достаточно, чтобы пробудить всевозможные помыслы. Даже в нынешнюю, современную эпоху розовое мало кто носил, и Ай Мин подозревала, что Ивэнь выкрасила платье сама. А как же тот парень со сползающими очками? Ей хотелось протянуть руку, коснуться его стройной талии и спросить… а что спросить? Тебе не кажется, что все это бред какой-то? Почему у нас нет слов, чтобы выразить наши подлинные чувства? Что с нашими родителями не так?