Он вынул из-под пальто плакат. Рядом две девушки смешивали клей, и он попросил их помочь. «Да без проблем, дедушка! — с шанхайским акцентом отозвалась одна из них. — Давайте я вам его наклею». Она прочитала его плакат, кивнула с одобрением, с каким мог бы кивнуть бюрократ, и прилепила плакат на первый план. Воробушек переписал цитату из Кан Ювэя, чьи трактаты когда-то читал в комнате Кая с Профессором, Сань Ли, Лин и Старой Кошкой, и до сих пор ее помнил: «И все же по всему миру, в прошлом и в наши дни, на протяжении тысяч лет те, кого мы зовем хорошими людьми, праведниками, привыкали к подобным зрелищам, сидели и смотрели и полагали это нормальным положением дел; не требовали справедливости для жертв и не предлагали им помощи. Таково самое отвратительное и несправедливое, таково главное неравенство на свете, самое необъяснимое в Поднебесной».
Контуры Ху Яобана на портрете мало-помалу исчезали. На открытом пространстве Тяньаньмэнь Воробушек позволил себе вспомнить — впервые за многие годы. Чжу Ли в сто третьей играла Прокофьева. Воробушек мысленно уже тысячу раз закончил свою Симфонию № 3, но так пока и не слышал коду. Быть может, те части нашей души, что кажутся пустыми, лишь дремлют, недостижимые до поры.
Чжу Ли, подумал он. Прости, что я опоздал. Конечно же он знал, что она давным-давно его простила, так зачем же он все цеплялся за эту вину? Чего же он больше всего боялся?
На следующий день Воробушек вновь разглядывал шасси радио 3812-й модели. На соседней рабочей станции Старый Би и госпожа Лю ругались из-за продолжавшихся демонстраций; те успели перейти в забастовку шестидесяти тысяч студентов в тридцати девяти университетах. Несмотря на то что студентам теперь запрещен был вход на заводскую территорию, кто-то умудрился протащить в столовую листовки: «Десять вежливых вопросов к Коммунистической партии Китая».
Би пинал ножку стола в такт своим словами и, казалось, не обращался ни к кому в отдельности:
— Ослы! Ослы! Ослы!
— Да только в прошлом месяце пятьдесят человек вывели в резерв, — спокойно сказала госпожа Лю. — У них теперь ни пайков, ни работы. Модернизация — смердит.
— Но нужно же быть практичными! — Би отвесил столу тройной пинок. — Не нужен нам миллион ребятишек на Тяньаньмэнь. Что нам нужно, так это несколько сметливых больших шишек, которые знают, что к чему.
— На хер эту проволоку! — заорала стоявшая за Воробушком девушка. — Дерьмо эти новые тыща четыреста тридцать вторые, — ее звали Фань, и характер у нее был не сахар. — Старый Би, еще раз пнешь стол, я тебе оба глаза выколю.
— Дайте мне, — сказал Воробушек.
Он взял шасси, поправил покосившийся конденсатор фильтра, подсоединил его к шасси напрямую, припаял железом, проверил заземление и полярность и передал шасси обратно. Ему это всегда напоминало электрическую скрипку.
— У товарища Воробушка пальчики, как у девушки, — пошутила Дао-жэнь.
По «Радио Пекина» передавали Концерт для скрипки ре-мажор Чайковского. С тех пор как объявили о майском визите в Пекин Михаила Горбачева, их постоянно долбили Чайковским и Александром Глазуновым.
— Суть в том, — сказала Фань, указывая на Старого Би паяльником, — что эти ребятишки в Пекине только взглянули на нашу жизнь и решили, что такое не для них. Я-то думала, что поступлю в Фудань и стану врачом, и так поглядите, где я сейчас; не подумайте, конечно, товарищи, что я не рада вас каждый день видеть! Я точно знаю, что вот товарищ Воробушек, например, братьев своих не видел с тех пор, как те были детьми! Нынче чем обругать не того, лучше уж застрелиться! Племянник мой жаловался, что начальник его взятки берет. Так бедного говнюка вывели в резерв и вот уже третий год как не распределяют! Да он на площадь ходит каждый день!
Воробушек повернул шасси и принялся трудиться над ним с другого конца.
Пока остальные спорили, тройные конструкции и двойные паузы Чайковского лились из колонок, как биение тысячи крыл. Когда наконец смена закончилась и все побрели к выходу, Воробушку казалось, что сто лет прошло. По дороге домой он чуть не заснул в набитом битком трамвае, где его зажало между окном и чьим-то мешком сушеных бобов. Пальцы у него совершенно онемели. Когда он наконец выбрался из трамвая на остановке «Западный вокзал», то увидел, что перед почтамтом собралась большая толпа. Под локтями у него хрустели жестянки для обедов. Воробушек попытался было протолкаться, но уперся в тележку карамельщика.
—
Репродукторы передавали семичасовые новости, что значило, что домой он добрался позже обычного.
— Эта детвора что, беспорядки устраивает? — бормотали вокруг. — Контрреволюционеры? Это что, так решили?
Вещание продолжалось:
—