Не говори, что у нас ничего нет

Ему хотелось рассказать матери о совершенно другой записи, о шести сонатах Баха для той же пары инструментов. Всю свою жизнь Бах то и дело возвращался к этим шести сочинениям, шлифуя их и редактируя, переписывая раз за разом. Они были почти невыносимо прекрасны, словно композитор пытался понять, сколько выдержат эти простейшие из сонатных форм — экспозиция, развитие, реприза, и как можно уловить и удержать свободу и жизнь.

Голос матери звучал до абсурдного близко.

— И как ты ее назвал? Надеюсь, не просто номер поставил.

Воробушек улыбнулся в трубку. Он заметил, как госпожа Сунь пристально глядит на потолок — на необыкновенно крупного паука.

— Я назвал ее «Солнце над Народной площадью».

— Вот как?

Она рассмеялась, звучным, круглым смехом. Воробушек не смог не рассмеяться в ответ.

— Вот так, да.

— Придумаешь, как сыграть ее для Завитка и Вэня Мечтателя?

— Конечно.

— Веселое название, да? — сказала мать.

Он кивнул, сам поразившись вдруг охватившей его скорби. И вспомнил, как Чжу Ли как-то раз сказала: «К счастью, во все твои сочинения просачивается радость». Какая-то его часть всегда существовала наособицу и продолжалась даже после того, как он перестал слушать.

— Да.

На следующий день, в субботу, Ай Мин проспала до полудня. Было так жарко, что даже кровать будто таяла. Прошлой ночью они с Ивэнь допоздна пробыли на Тяньаньмэнь, где давал концерт рок-звезда Хоу Дэцзянь — голос его взмывал до самого портрета Председателя Мао, словно мечта, с которой все они прощались.

Теперь же Ай Мин, вся в поту и мучаясь тошнотой, уселась на постели; завывания электрогитар все еще пульсировали у нее в голове. Она чувствовала себя так, словно не спала вовсе. Стрекот вертолетов не умолкал, они вновь кружили над Пекином, раскидывая листовки. Ай Мин села. На календаре было 3 июня, май месяц канул без следа, растворился в истории. Сегодня Ай Мин перепишет двадцать третью главу Книги записей в подарок для Ивэнь на день рожденья. Вечером она, конечно, пойдет на Тяньаньмэнь — но уж домой вернется пораньше и отдохнет как следует.

Тем же днем Воробушек дома уснул таким глубоким сном, что даже репродукторы, упрямо вещавшие: «Внимание, внимание всем гражданам Пекина! Настоящим объявляется тревога! Просим не выходить на улицы и на площадь Тяньаньмэнь! Все рабочие должны оставаться на местах, а граждане — дома, во избежание опасности для жизни». Что же ему снилось? После Ай Мин часто об этом думала, потому что, когда Воробушек ближе к обеду вышел из своей комнаты, вид у него был спокойный и даже ликующий. В руках у него была кучка склеенных вместе и сложенных гармошкой бумаг. Он сел на диван рядом с Лин, не обращая ни малейшего внимания на бесконечные предупреждения из громкоговорителя. Быть может, Воробушек, как и Ай Мин, не верил, что войска снова введут в город. Он напевал себе под нос музыкальную тему — вариацию на мелодию, которую он напевал уже несколько недель. Прямо над ним висел новогодний календарь с двумя упитанными золотыми рыбками: удача плыла у него над головой, словно облака.

Ай Мин слушала, как он напевает. Музыка вовсе не была траурной — и все же в ней слышалась возвышенная, тревожная печаль, которую невозможно было четко уловить.

Лин читала вчерашнюю газету. Она все таращилась, как зачарованная, на одну и ту же страницу. Сидя рядом, родители Ай Мин казались сросшимися в бедрах, хоть Лин и отодвинулась чуть-чуть, словно бы давая место кому-то еще. Ай Мин внимательно изучала лицо отца. Его неудачная стрижка чуть отросла, и Тихая Птичка выглядел как человек, некогда бывший очень красивым.

Она потянула руки. После трех часов переписывания главы 23, в которой Четвертое Мая прибывает в Хух-Хото и начинает свой путь в пустыню, все косточки в пальцах у нее болели.

Гудевшие вертолеты сводили с ума, словно их единственной целью было действовать всем на нервы. Что-то резко треснуло сперва за окнами, затем за дверью. Они с Лин подпрыгнули, но Воробушек просто обернулся, точно с самого начала ожидал визитера. Хрипло крикнула женщина:

— Товарищ Воробушек! Товарищ Воробушек!

Когда никто больше не пошевелился, Ай Мин подошла к двери и открыла.

У женщины были узкий нос, на удивление большие глаза и маленький острый подбородок. А чем это было заляпано ее платье? Грязью. Подсохшей красной грязью. И под левым глазом у нее был свежий, сильно опухший синяк.

— Фань, — сказал отец.

— Воробушек, помогите нам… пожалуйста, — Фань трясло, точно от холода. — Старый Би, Дао-жэнь, надо принести их сюда…

Ай Мин отошла от двери.

— В них попали на Гунчжуфэнь. Надо торопиться. Армия на подходе! — Она уставилась на Ай Мин с неожиданным спокойствием — того сорта, что происходит из опустошительного ужаса.

— Гунчжуфэнь… — сказал Воробушек.