Не говори маме

«Лишние вещи» – так себе лингвистическая находка, но допустим. Перечитываю и остаюсь вполне довольна: вышло позитивно и без лишнего пафоса. В конце я указываю свое имя, номер группы и мобильный для связи. Дело за малым: найти, где бы это распечатать.

В кухне хлопает холодильник – видимо, тетя начинает накрывать на стол. Я спешу помочь, хотя никто меня об этом не просит, и, пока она ставит на плиту кастрюлю с щами и включает газ, достаю две тарелки и стаканы для лимонада, который купила утром. Тетя такое не покупает.

– Теть Поль, – решаюсь я, когда она заканчивает нарезать хлеб и усаживается напротив. – А что за чтения Библии в Доме культуры?

– Ой, – говорит она и округляет глаза. – Откуда знаешь?

– Объявление. – Я неопределенно киваю за окно. – На остановке.

– Сектанты они. Не вздумай ходить. Библию можно и дома почитать, а у них там песни и пляски под странную музыку и Библия своя, не такая, как у нас. Узнаю, что ходила…

– Да не пойду я.

Она наливает мне горячие щи. Взамен я наполняю ее стакан – этикетка обещает базилик, апельсин и манго, но на вкус это просто апельсин. Тетя Поля подозрительно принюхивается, делает маленький глоток и морщится.

– Я вообще, – говорю, – в Бога не верю.

– Я, что ли, в твоем возрасте верила? – усмехается она. – Но чем ближе к той стороне, тем чаще задумываешься: а вдруг есть? И буду я тогда стоять перед ним как идиотка: другие все порядки знают, Полина Георгиевна, вы-то где были?

И тут я понимаю, что лед треснул. Меня приняли. Не пожалели и не полюбили, но я здесь пробуду еще долго. И если с этим ничего нельзя сделать, то придется со мной говорить – возможно, я даже окажусь неплохим собеседником.

Губы сами собой растягиваются в дурацкой улыбке. Тетя Поля, кажется, сама готова рассмеяться:

– Поживи с мое!

Я дую на ложку и осторожно пробую.

– Щи как у мамы…

Смотрю в тарелку, не вижу тетушкиного лица – только руку, которая лежит на куске хлеба и не спешит его брать.

– Скучаешь по ней? – спрашивает она тихо, и горло мгновенно сжимается так, что туда не проходит даже бульон. Слова не даются тоже – я киваю, наклоняюсь ниже, чтобы скрыть слезы, но не получается, они капают в тарелку, и тогда тетя Поля подходит ко мне и обнимает за плечи, а я всхлипываю и не могу остановиться.

– Так и надо, – приговаривает она, – все правильно, девочка, это же мама. Как я жалею… Ужасно жалею. Мы ведь с ней не дружили. Когда она родилась, мне было тринадцать. Комната, где ты сейчас, – наша бывшая детская. Я одна была хозяйка, а пришлось потесниться. Злилась ужасно. Вообще часто на нее злилась, ревновала, даже нарочно до слез доводила, хотя становилось еще хуже: жалели всегда ее, а наказывали меня. Чего добивалась? Потом выросла, мечтала съехать, в общаге жила. Муж, работа, вроде и жизнь наладилась. Со Светой виделись только в выходные, да и обида прошла, она выросла, поумнела, но так мы и не сдружились. Она вышла замуж за твоего отца и уехала в Москву, а я развелась и вернулась сюда. Так и осталась, – невесело усмехается тетя Поля, – единственной хозяйкой. Мечтала об этом – и вот. Только провались бы оно все.

– Вы не виноваты. – Я высвобождаюсь и беру салфетку, чтобы вытереть лицо.

Мама никогда не рассказывала об отношениях с сестрой: есть тетя Поля и двоюродный брат Дима, но мы к ним не ездим и они к нам тоже. Я была бы не против познакомиться с родней, да все не складывалось: то погода плохая, то Луна в Скорпионе, то на даче дела поважней. Но мне бы и в голову не пришло винить в чем-то тетушку. Просто так сложилось – и у нее с сестрой, и у нас с мамой.

– Как знать, – вздыхает она и возвращается за стол. – После смерти твоего папы я звонила Свете, предлагала приехать, пожить с ней. Но она, мол, все в порядке, ничего не надо. Другая бы настояла, а я, ты знаешь, обрадовалась. Что ехать не придется, в метро этом вашем плутать, потом смотреть, как она убивается. Утешать я не умею – сухарь. Еще родители так говорили: ты, Полина, у нас сухарь, тебе бы прокурором работать.

– Вы бы все равно ей не помогли. Она спилась. Тут помогли бы только нарколог с психиатром. Она могла бы не пить, но выбрала пить. Я не просила у нее денег и сама поступила на бюджет. Она могла встать на биржу труда. Сдать комнату – хоть какие-то деньги. Но выбрала пить. И в этом никто не виноват – ни вы, ни я, ни папа.

Возможно, мои слова звучат слишком резко, но я не жалею. Щи мы доедаем молча.

* * *

Подвальчик с деревянной вывеской «Печатная» я заметила накануне из окна автобуса – придется прогуляться и не терять надежды, что их услуги достаточно востребованы, чтобы работать в выходной.

С вывеской и правда заморочились. Табличка выглядела так, словно была вырезана ножичком, вручную. Люблю такие вещи: кривоватые, но с душой. Куда проще было бы повесить пластиковый короб с буквами из оракала. От деревянной же «Печатной» веяло историей. Не стариной, а историей жизни человека, который почему-то решил оформить свой незатейливый бизнес именно так.