Не говори маме

– Да, да! – раздается в ответ на мой стук. – Иду!

Дверь открывается. Крепко пахнет вареным мясом. Это он.

– Вы ко мне?

– Здравствуйте, Константин.

Теперь я умею определять возраст: ему лет сорок. Бритая голова, которую я запомнила с детства, пролетая мимо на велосипеде, узкие губы, запавшие глаза и породистый нос. Сам все такой же тощий, но одет чисто. Я боялась обнаружить опустившегося алкаша, а вижу обычного человека, который готовит обед у себя дома. Вот только голос у него низкий, запоминающийся. Раз услышишь – не забудешь. И я уже слышала.

Переобуваясь в тапочки, я думаю: «Папа, папа».

– Два года прошло, да… – говорит он, сидя напротив меня за накрытым клеенкой столом. – Смеяться будешь, но он как будто что-то свое во мне оставил. Вот здесь. – И касается ладонью груди. – Чужой человек, а из такого дерьма вытащил… Если бы не он, меня бы не было. Я только утром это понял, когда протрезвел и сказали, что он… Его… Легче тебе от этого не станет, но я с того дня ни капли. Даже курить бросил. Дом этот видишь? Все своими руками. Думал мать сюда привезти, но сначала нужно было…

– Разрешите, я включу запись. – Не понимает, глядит вопросительно. – Запись. Для интервью.

Константин хмурится и неуверенно кивает. Я кладу телефон на стол между нами. Он продолжает:

– Работа… Ремонт… На работу устроился: сначала грузчиком, потом токарем, сейчас крановщик. Работы много, дома почти не бываю. Но когда возвращаюсь – всегда Леху вспоминаю. Что умер вместо меня. И все, ничего больше не надо. Хозяев дома нашел, заплатил им, чтобы честно. Немного, ну, сколько смог, остальное потом, постепенно. Теперь это все мое. А ведь приехал – дерьмо дерьмом. Ничего не помню, как в тумане.

– А ваша мама?

– Что?

– Вы хотели привезти сюда маму. Что вам помешало?

– Долго искал. А потом убили ее. Может, чаю, Майя? Черный или зеленый? С сахаром?

Меня потряхивает оттого, что я здесь, и он тоже здесь, и мы говорим обо всем этом, и мой бывший парень убил его маму, а я не журналист и не умею правильно задавать вопросы.

– Зеленый без сахара. Спасибо.

Пока он заваривает чай, я ставлю диктофон на паузу и хожу, рассматривая мебель и стены. Папы нет, а Константин – вот он, дышит, ходит, чаек попивает. Чаек, надо заметить, а не водку. Цветы вон развел на подоконнике. Я тоже пыталась, но они засыхали. Чтобы рассмотреть, отодвигаю штору: фиалки…

За окном, на заднем дворе дома, стоит вагончик Джона.

– Я заварил, – говорит Константин и ставит чашки на стол так осторожно, словно они могут взорваться.

Мы медленно садимся на свои места. Я уже слышала его голос. Это он хохотал, стоя на крыше вагончика, который торчит теперь на заднем дворе.

Никто не знает, что я здесь.

– Я видела вашу маму в метро. Она ждала вас.

– Знаю. Спасибо за передачу, ты очень хорошо о ней говорила.

Наши плечи расправлены. Мы не сводим друг с друга глаз.

– Ее убийцу тоже убили.

Он долго смотрит на диктофон и молчит. Кажется, будто ему нечего сказать. Внезапно я догадываюсь – протягиваю руку и касаюсь экрана. Запись больше не идет. Константин убеждается в этом и едва заметно кивает.

– Я в храме, – говорит, – перед Богородицей клялся, что больше с тобой ничего худого не случится.

– Потому что забрали у меня папу и Марта?

Прикрывает глаза ладонью и снова кивает. Вокруг будто становится на несколько градусов холоднее.

– Как вы узнали, что это сделал Март? Его адрес?

– Искал ее сначала. В больницах, в моргах. Когда нашел, похоронили уже за государственный счет: невостребованное тело. Документов при ней не было, ну, сама знаешь. Стал спрашивать, чего как. Мать ждала меня. У метро, где Наташкин дом. Наташка хахаля нашла и выгнала меня – мать не знала, думала, я мимо пройду и увижу ее. Там еще людей поспрашивал, люди многое видят, но не всем говорят. Журналисточке этой из твоей передачи вот рассказали. Ну и мне тоже, когда признался, что сын ее. Запомнили его – молодой, очки, черные волосы, рюкзак с енотами. Я потом сидел там, на ее месте. И вас увидел, тебя и этого парня, еще подумал, что снаряд дважды в одну воронку, но выбора у меня, сама понимаешь, не было. Я его выследил. Они с дружком хотели меня, бл… – Он смотрит на меня и осекается. – Я жил рядом с ним, спал у его подъезда. Решили, я сявка позорный, и… Со мной можно как с матерью.

Трет лицо, как будто хочет содрать с него кожу. Глухо просит из-под ладоней:

– Чай пей. Обычный чай. Ничего плохого я тебе не сделаю и другим не дам. Клялся я.

Я делаю большой глоток. Важно показать, что я ему доверяю.

– Мне этого не нужно.

Не убирая рук от лица, он смотрит на меня одним глазом.

– Не нужно, – повторяю я, – ни следить за мной, ни спасать меня, я справлюсь сама. Там, в вагоне, человек. Отпустите его прямо сейчас.

– А если нет?

– Если нет, я иду в полицию и рассказываю все, что сейчас услышала.