Я замолкаю. Прикрываю глаза, собирая паззл своего разума обратно, и решаюсь все-таки уйти отсюда. Это будет самым верным решением за всю прожитую жизнь, черт. Поднимаюсь на ноги, и, видимо, молодой человек услышал, быстро начиная останавливать меня:
— Постой! Не уходи, ― как-то безжизненно молвит. ― Прошу, не уходи.
— Мне пора. Меня уже ждут.
— Я не стал бы без причины к тебе подходить.
— Тогда чего тебе от меня нужно? ― Я не двигаюсь с места. Меня удерживает какая-то нить, которая ближе притягивает к нему. Не знаю, не видя человека, я улавливаю какие-то отголоски в его речи. Они такие же холодные, уставшие и запуганные. ― Ну?
— Я мало с кем разговариваю. В школе меня считают начитанной селедкой. Дома не обращают внимания, потому что на первом месте ссоры. На улице не хотят со мной общаться, видите ли, я напоминаю какого-то отшельника. А тут я увидел тебя… ― на одном дыхании выговорил, заставив усомниться в доводах, что крутили мне голову. Он как я. Заплутавшийся и потерявшийся в социальном слое. ― Мне хотелось попробовать изменить формат знакомства. Вдруг я так меньше стану пугать людей…
Невесело усмехается.
Делаю один короткий шаг, потом еще один, и еще, в то время между носом и простыней проскальзывает миллиметр до соприкосновения. Его силуэт замер, лишь напоминанием о том, что он живой, было учащенное дыхание.
— Я тебя даже смог развеселить, ― пытается вернуть в прежнее русло наш диалог, только выходит, мягко говоря, печально. Представляю, как он смущается.
— Что тебя бесит в людях?
— Что? ― теряется от изменившейся ситуации.
— Что тебя бесит в людях? ― повторяю свой вопрос с расстановками.
Повисает недолгое молчание, после которого он выпаливает:
— Они стали губками.
Поднимаю глаза туда, где должно оказаться его лицо. Образы черт лиц одна за другой маячат в моей голове, жаль, что не помогают удовлетворить любопытство. Я хочу его увидеть. Увы, риски тоже иногда оказываются вредными.
— Куда ни гляну, каждый впитывает в себя все, что им говорят другие. Из этого они строят столько нелепых гипотез, учат нас, как правильно делать. И все при этом лгут. Что, в конечном счете, влияет на их менталитет.
— В каком смысле?
— Понимаешь, любая ложь может принести за собой две другие, две другие ― четыре. Это будет бесконечно. Люди верят, ищут в них свое пророчество, рассказывают другим. Это как копаться в чужом белье. И если они будут продолжать так делать, каждый день, изменяя своим принципам, просто перестанут существовать со своим личным мнением. Перестанут быть индивидуальными.
— Ты и, правда, много читаешь, ― смешок искривляет мои губы. После серьезнее добавляю: ― Ненавижу таких людей. Они похожи на попугаев.
— И я о том же, ― расслабленно поддерживает и оказывается рядом со мной. Я это почувствовала.
Между нами прокладывается целый мост из единых взглядов.
— А тебя?
Вздрагиваю от тягучего голоса, нависающего надо мной. Парень явно выше меня.
— Притворство.
— Именно поэтому ты оказалась впервые здесь?
— Да. Изо дня в день мне приходиться видеть постанову, ― запрокидываю голову и даю весеннему солнцу ущипнуть кожу лица. Теплота прогоняет агонию тьмы, вместе с тем уходят переживания. ― Лицедеи. Те, кто принимают на себя выведенную им роль. Самое паршивое, люди этого не замечают. Сливаются, как тень со своим хозяином, в одно целое, забывая рамки и свою жизненную философию.
— Расскажи, что тебя беспокоит. Обещаю, я никому не расскажу.
Сглатываю ком, припоминая минутами ранее, когда гнилые руки трогали меня, что лучи солнца больше не казались пушистыми лапками. Они кололись. Выпрямляюсь, тру шею руками и смотрю в одну точку, дрожа всем телом. Какой бы отчаянной я не была, все же в этом есть свои плюсы, ― мне выпадают новые возможности для неутраченного спасения. Возможно, сегодняшняя встреча с ним и есть разгадка головоломки, мне только следует рассмотреть попытки с другого угла.
— Там, где я живу… Раздоры стали неким символом. Когда я туда впервые попала, все казалось облачным и обычным для любого ребенка, но власть может меняться, если ей дать раздолье. Представь, большая территория и густо заселенная, разойтись будет вдоволь шайки, пишущая свой регламент. Они над нами глумятся. Бьют, режут, насилуют, будь не по ним.
— За что они так с вами? ― непонимающе вопрошает.
— Лидерство. Дай слабину маленькому ребенку, и ты не заметишь, как окажешься под ним.
— Кто-нибудь с этим борется?
— Все страшатся их гнева. Кроме меня.
— Наедине с ними! К тому же, ты девушка. Ты можешь пострадать.
Кривлюсь в лице, будто в лицо ударили. «Ты девушка!». Это о чем-то должно говорить? Видимо, должно нести какую-то курду в виде «будь прилежной и послушной», увы и ах, с моим дерзким нравом это не вписывается. Чхать я хотела на принадлежность женских органов.
— Я уже.
Молодой человек без объяснений понимает суть сказанного. Я улавливаю по свистящему тяжелому вдоху.
— Тогда ты должна держаться от них подальше!