Не говорите Альфреду

Нам потребовалось время, чтобы добраться из посольства Северной Кореи в итальянское. Между семью и восемью часами все американцы, живущие в Париже, выводят свои машины размером с грузовик, сияющие, броские и безвкусные, и отправляются встречаться друг с другом, пить виски и «освежать» свой акцент. Так получается, что в это же время парижане возвращаются с работы домой, и сделать им это непросто.

Когда мы двигались к мосту Альма со скоростью примерно одна миля в час, Альфред сказал:

– Ты выглядишь озабоченной, дорогая. Тебя что-нибудь тревожит?

– Множество разных проблем.

– Например?

– Начать хотя бы с Мокбара. Полагаю, ты не видел эту газету…

– Видел. Филип подсунул мне ее. Редко мне доводилось читать что-то еще более глупое. Буш-Бонтан говорит, что это совершенная неправда, а он должен знать. Право же… если это все…

– Ох, как бы мне хотелось, чтобы было так. Еще меня беспокоит Норти.

– Норти? Почему?

– Любая девушка, столь же привлекательная, как она, должна вызывать беспокойство, пока не выдашь ее замуж. Ее воздыхатели…

– Коллективная ответственность определенно не так опасна.

– Есть один или два, кого я не считаю безопасными. – Мне не хотелось конкретно указывать Альфреду на Валюбера, не имея более веских доказательств его реальной угрозы.

– А тебя удивляет, что они по ней вздыхают? На днях – это было после твоего званого ланча – она провожала вниз мадам Майстерзингер. Я только что проводил бирманцев, а затем направился в комнату миссис Тротт, чтобы позвонить. Когда я вышел, холл был пуст – слуга усаживал пожилую женщину в машину, и у них за спинами, на верхней ступеньке, Норти исполняла некую пантомиму из иронических реверансов. О, я не могу описать, как смешно это было! Конечно, ей было невдомек, что кто-то смотрит на нее. Благодаря этому я осознал, что можно быть безумно влюбленным в это маленькое существо.

– Мы все и влюблены, – произнесла я, – за исключением Филипа. Так хочется, чтобы у Норти была счастливая жизнь, не такая, как у Сумасбродки.

Неожиданно Альфред изрек нечто примечательное:

– Как бы глубоко я ни осуждал твою мать и ее деяния, не думаю, что ее можно назвать несчастной.

Я удивленно посмотрела на него. Мы в семье так привыкли осуждать поведение Сумасбродки, что считали естественной ее огромную неудовлетворенность, к которой оно должно было привести, пусть даже нам просто того хотелось.

– Тебе следует постараться увидеть вещи такими, какие они есть, Фанни. Было ли ее поведение желательным или нет – это одно, а сделало ли оно ее несчастной – совсем другое. Я не считаю, что сделало; полагаю, она абсолютно счастлива и всегда была такой.

– Пожалуй. Тем не менее ты не хотел бы такого счастья для Норти. Я молюсь о том, чтобы она вышла замуж за Филипа и угомонилась.

– Согласен. Я тоже не желаю ей такого счастья. Но я также не желаю ей выйти замуж за него, потому что если Норти это сделает, то, помяни мое слово, все равно не угомонится. Она продолжит свои сумасбродства.

– Альфред, почему ты так говоришь?

– Филип ее не удержит. Недостаточно фантазии и многого другого. Во всех отношениях он превосходит Тони Крейсига, однако не является его противоположностью. Как Тони Крейсиг не годился для Линды [103], так и Филип не подойдет для Норти.

– В известном смысле ты прав – оба они богатые, традиционные англичане, но, право же, это несправедливо по отношению к Филипу.

– Я его люблю, я просто говорю, что он неподходящий муж для Норти.

– К счастью, это не в нашей власти – они должны уладить это сами. Ты что, на старости лет начинаешь интересоваться людьми, дорогой?

– На старости лет? – Фальцет.

– Вероятно, это так. Ты раньше насмехался надо мной, когда я строила подобные предположения.

– Я интересуюсь нашими детьми и считаю Норти одной из них.

– Порой мне хочется, чтобы она была у нас одной-единственной. Нет, конечно, я так не думаю, но мечтаю, чтобы Дэвид и Бэз вошли в этот свой сложный период не в то время, когда у нас полно проблем. В данных обстоятельствах мы мало чем можем им помочь.

– Мы приютили Дэвида и его семью, обеспечили ему медицинскую помощь и все прочее. Бэзил появляется и исчезает, когда хочет, – что еще мы могли бы сделать? Думаю, хорошо, что мы заняты, это отвлекает от мыслей о них. Беспокоиться тут бесполезно, и у нас нет причин упрекать себя. Они просто страдают от болезни роста – ничего слишком серьезного.

– Нет, я упрекаю себя за то, что мы не послали их учиться в Итон. Если бы мы это сделали, они могли бы стать иными.

– Вряд ли. Итон выпускает такой же большой процент чудаков, как другие учебные заведения. В любом случае мы не были тогда достаточно богаты. Мы делали для них все, и нечего тут обсуждать.

– Мы должны благодарить судьбу за то, что есть. С каким нетерпением я жду дня Святого Андрея[104], чтобы забрать домой наших младших мальчиков. Вот они идеальны.

– Идеальны? – Снова фальцет.

– Я имею в виду, такие же, как все.

– Значит, быть такими, как все, идеально? Грейс сказала мне, что они не думают ни о чем, кроме джаза.

– Это фаза развития.

– Без сомнения, как и выкрутасы Бэзила и Дэвида.