Не говорите Альфреду

– Принимающие у себя гостей жены здешних дипломатов негодуют на Норти, потому что к числу ее поклонников примкнул Тони де Ламбеск – да, Фанни, этот маленький белокурый парень, которого ты встречаешь повсюду. Они рассматривают его и меня как единственных в городе пригодных холостяков – мы должны обслуживать все их званые обеды. Существуют сотни одиноких французов, которые хотели бы быть приглашенными, но вы же знаете, каковы эти женщины – слишком робкие, чтобы попробовать кого-нибудь нового. В этом случае им, возможно, придется иметь дело с неожиданным диалогом, а этого нельзя допустить. Разговор должен течь по знакомому руслу, в соответствии с некой избитой старой формулой. Предположим, кто-то упоминает графа Пьера[116] – конечно, правильно будет сказать, что он просто обожает свою невестку[117]! А вот чужак мог бы спросить, имеете ли вы в виду исследователя Пьера Радиссона. Или, того хуже, графа Пьера из «Войны и мира»? И вся компания почувствует, что был взят неверный тон, – они даже могли бы начать использовать свои мозги. Это неприемлемо. Они любят вялую игру в мячик и не желают, чтобы умные молодые технари нарушали границы. Мы с Ламбеском знаем правильные ответы, хоть разбуди нас среди ночи. Но теперь он всегда либо идет куда-нибудь с Норти, либо надеется на это. Выжидает до последнего момента, молясь, чтобы она была не занята. Бесполезно приглашать его заранее. Единственная надежда – позвонить ему в половине девятого и заставить прийти, раздосадованного в таком случае. Это сильно разладило светскую жизнь. Пора уже Норти выходить замуж, такие вот дела.

– Да, но за кого?

– Кто там есть? Буш-Бонтан малость староват… тот начальник канцелярии (всегда забываю его имя) уродливый… Круа вроде бы беден…

– А это имело бы значение?

– В случае с Норти? Она бы мгновенно извела бедного человека.

– А Круа вообще существует? Я до сих пор его не видела, а вы?

– Кто-то же научил ее французскому; она тараторит со скоростью сто миль в час. Затем Лекер – он слишком занятой… Шарль-Эдуар слишком женатый (к сожалению)… посол Нормандских островов имеет рыночного грузчика, которого обожает… А вот еще Эймиас, как насчет него? Подходящий вдовец.

– Я против, – сказала я.

– Тогда остается Ламбеск, хотя ему нужно позолотить свой герб[118].

– А почему бы вам на ней не жениться? – бесстрашно спросила я.

– Что ж, знаете, я бы мог. Несмотря на всю ее суету, теперь, когда я к ней привык, не могу представить жизнь без Норти. Полагаю, она – последняя из очаровательниц. Девушки с «конскими хвостами», похоже, не интересуются ничем из того, что я люблю, и меньше всего сексом. Они примыкают к стилягам и битникам и кочуют с ними по Европе, деля постель при случае. Бывает, что в постели трое, если так дешевле, и, вероятно, ничего не происходит! Секс совершенно несуществен. Появляется ли по ходу дела ребенок или нет? Они не очень-то и замечают. А что касается Норти, она – порочная штучка, но по крайней мере способна доставлять радость, и, честное слово, как же хорошо это у нее получается!

– Норти вовсе не порочная, – возразила я. – Даже думаю, что она добродетельна.

– В любом случае Норти – человеческое существо. Не исключено, что в итоге я к ней посватаюсь.

– Только, Филип, не откладывайте это слишком надолго, а то, знаете, она влюбится в кого-нибудь другого!

Глава 20

Вскоре приехал сэр Харальд Хардрада, чтобы прочитать свою лекцию. Она была блестящей и имела большой успех, ведь сэр Харальд являлся одним из немногих ныне живущих англичан, которые, как признавали даже французы, мастерски владеют языком. Поскольку им ненавистно слышать, как его коверкают, и они не любят слышать никакого другого, иностранных лекторов в конце их выступления чаще хвалят из лести, чем искренне (впрочем, они не чувствуют разницы). Все мы отправились в Сорбонну, где и состоялась лекция, а затем Милдред Юнгфляйш дала званый обед. Там присутствовали сэр Харальд, месье Буш-Бонтан, Валюберы, Гектор Декстер с женой, американская пара Джоргман, Филип и Норти и мы с Альфредом. Декстеры получили от Госдепартамента реабилитационный документ, к огромному облегчению их соотечественников в Париже. Похоже, будучи сытым по горло политической деятельностью, мистер Декстер теперь действовал как лицо, поддерживающее связь между ведущими французскими и американскими арт-дилерами.

Миссис Юнгфляйш жила в доме в стиле модерн, 1920 года, неподалеку от Булонского леса. Гостиная, выкрашенная в сияющий белый цвет и без всяких декоративных украшений, имела неестественно высокий потолок и лестницу, ведущую на галерею. Это создавало эффект плавательного бассейна. Возникало ощущение, что кто-то может в любой момент нырнуть, например, премьер-министр Англии или какой-нибудь улыбающийся молодой кандидат на американский трон. Почти что единственным предметом мебели был огромный пуф в центре комнаты, на нем людям приходилось сидеть спинами друг к другу. По обычаю всех американцев Милдред оставила час между прибытием гостей и объявлением обеда, во время которого можно было выпить бурбон.