Не исчезай

Тот же самый догадливый читатель, несомненно, скажет, что так им и надо – выучить всего Фроста наизусть! Нет, не тут-то было. Только два стихотворения должны были затвердить эти двадцать пять злополучных, застуканных и призванных к ответу подростков. Лузеры[77] – вот кто они были. Отсидеть два класса, а потом отработать где-нибудь на общественных работах, принеся тем самым пользу обществу. Но кто, кто, кто будет их учить? Кто? Джозеф Сартини, вот кто!

2

Вот теперь-то меня поймают за руку. Джозеф Сартини – лицо вполне реальное, не призрак, достойный американский гражданин, писатель, поэт, профессор из Миддлбери, преподаватель писательского мастерства, воплощение того явления, которое можно назвать «intellectual who has made it».[78] Не только добился, достиг, но и музыку заказывает. Мало того, замахнулся на культурные ценности России. Замахнулся и не промахнулся. Написал книгу о последних днях Льва Толстого. Не просто написал, а чуть не по дням воссоздал последний год жизни Льва Николаевича. Меньше десяти лет назад профессор Сартини опубликовал одну из самых популярных за последние годы (среди знатоков и любителей) биографию Фроста. И оказался в правильном месте и в нужный час.

Возможно, что девочкам повезло. Ведь не всякому удается послушать лекции знаменитого профессора. Дорогого стоит, да и конкурс на его семинары в престижных университетах… ого-го!.. Прочь, прочь, невежество и глупость! Не случись того, что случилось (впрочем, ничто не бывает случайным, все «случайное» идет по заранее намеченному пути), не довелось бы Кэрен и Элис оказаться в классе Сартини.

Писатель, который последние несколько лет мучительно, как он сам признавался, создавал книгу о важности и значимости поэзии… был ли он к ним добр, этот знаменитый профессор, что согласился провести с провинившимися подростками несколько часов и поделиться познаниями, мудростью, печалью, здравым смыслом, наконец, ученостью? «Out, out…»

Гудела циркулярная пила
Среди двора, визгливо дребезжала,
Пахучие роняя чурбаки
И рассыпая вороха опилок.
А стоило глаза поднять – вдали
Виднелись горы, пять высоких гребней —
Там, где садилось солнце над Вермонтом.
Пила то дребезжала, напрягаясь,
То выла и гудела вхолостую.

Профессор называл этих подростков детьми («практически дети» – так сказал профессор). Может, и в самом деле мы должны пугать наших детей? Воспитание страхом. Но зачем тогда все это было? Все, что пришлось разрушить и построить заново – все эти годы! Но это так, между делом. Дети были потрясены.

Надо сказать, что именно это стихотворение Фрост никогда – никогда! – не читал вслух на своих выступлениях. Ну что ж, волшебная сила искусства.

3

Все было как всегда. И день кончался… Все было как всегда. Элис сидела, подперев щеку кулачком, Кэрен, откинувшись на стуле, заведя глаза к потолку.

…Ну что бы им не пошабашить раньше,
Обрадовав мальчишку, – для него
Свободных полчаса немало значат!

Подростка звали Реймонд Фитцджеральд. Он порезал руку, когда пилил дрова на фермерском дворе у себя дома. Фросты хорошо знали его семью. Реймонду было шестнадцать лет. Он умер от шока или от потери крови – сердце остановилось.

На горизонте, окружив семейную ферму, тянулись, гряда за грядой, горные склоны, поросшие лесом. Дети мечтают, особенно шестнадцатилетние подростки. Может, он отвлекся, замечтался. Что за теми горами? Марджори, младшая дочь Фростов – навсегда дитя для родителей, – мечтательная, слабая, болезненная, любимая, чье здоровье так беспокоило отца и мать. Она умерла молодой, преждевременно, в родах. Марджори говорила, что за теми вершинами, за теми склонами можно найти лишь потери. Всю жизнь с момента расставания с домом, где ей было так хорошо – родители свили уютное семейное гнездо, спрятались от мира, и дети росли словно в коконе, – у нее в душе жила тоска по дому, по семье, по родной их, фростовской ферме.

4

Судя по всему, профессор объяснил школьникам, что стихотворение написано по воспоминаниям о действительном событии, которое, согласно многим источникам, произошло в апреле 1915 года с сыном соседа и друга Фроста.

Пришла его сестра позвать мужчин:
«Пора на ужин». В этот миг пила,
Как будто бы поняв, что значит «ужин»,
Рванулась и впилась мальчишке в руку,
Или он сам махнул рукой неловко —
Никто не видел толком. Но рука!

Профессор наверняка говорил о трагичности, прозаичности жизни. О погибшем подростке. О том, что от сильнейшего кровотечения у юноши произошла остановка сердца.