Действительно, кафе, задуманное как дань культуре и кофейной истории, привлекает писателей и студентов. Люба просиживает здесь часами, прихлебывая свой густо-кофейный напиток, пишет и размышляет над записями в блокноте и жизнью в целом.
Из любви ли к истории, искусству, а может, к литературе, но основатели «Старбакса» все же сумели подобрать для кофейного своего бизнеса красочное имя, которое красуется повсеместно в больших и маленьких городах Северной Америки. Литературная дань отдана была Старбаксу, любителю кофе из Нантакета, первому помощнику капитана Ахава. Белый кит Мелвилла все еще помахивает мифическим хвостом, все еще гоняет океанские волны – олицетворение зла для одержимого капитана Ахава. Белый цвет – самое страшное, что придумала западная культура. Белый цвет, в котором смешались все верования, мнения, истина и ложь и нет различия между правдой и вымыслом, добром и злом.
А «Старбакс» и сам как кит – огромная корпорация, самая крупная кофейная компания в мире.
2
Время, которое она проводит в «Старбаксе», – искусственная ностальгия, навязанная меланхолия.
Сирена то или русалка – она не очень задумывалась над кофейным логотипом. Но вот что сообщает Интернет:
Она рассказчица, эта сирена. Во всяком случае, так утверждают на сайте «Старбакса». Собирает прошлое по крупицам. Она, видите ли, муза. Люба оглядывается вокруг. Впрочем, вполне может быть. Столько пишущих, работающих над чем-то, читающих. Может, эта сирена впрямь зовет их всех найти то – не знаю что. Даже если в реальности этого еще пока нет, не придумано, не найдено. Вокруг столько историй. Сирена-русалка смотрит вперед – весело, смело. Ей нечего грустить, если за каждую чашку кофе Люба платит не меньше трех долларов.
Пористая, проницаемая человеческая кожа дышит, впитывает, стареет. Рыхлое, проницаемое сознание. Все, все проникает внутрь, в самую глубь, в сердцевину. Вирусы, пыль, дым сигарет, чужие мысли, чужие слова, чужие чувства, настроения. Белый цвет – смешение всего, когда не знаешь, что правильно, что мое, что чужое. Что во мне – мое? Или это лишь реакция на окружающий мир? Я – только в подрагивании коленки, мурашках на коже, отторжении или любви. Все остальное – не я. Все остальное – это микробы, вирусы, сигаретный дым. Все остальное – весь окружающий мир, что пытается всосать, впитать меня. Или, наоборот, смыть воспоминания с поверхности сознания, как смывают остатки засохшей еды с тарелки. И почему Любу так заинтересовала та девочка в шерстяном свитере; полоски сквозной зеленью поперек худенького торса, маленькой груди опоясывают тонкую талию. Вытянутая талия и тонкая, жесткая, шерстяная гладь свитера с двумя уставившимися друг на друга белками – фасон и фигурки из прошлого, со времен молодости ее матери. Все повторяется – полоски, свитера, девочки, белки, вывязанные тщательно запрограммированной машиной.
Двое японских студентов, девушка с лэптопом, юноша в очках, склонивший над ней голову в ежике колко-торчащих волос. Две европейские, по всей видимости, дамы в курточках путешественниц, с дорогими сумочками наперевес.
Крупная, размашистая, занимающая непропорционально большое пространство особа, размахивающая кольцами крашеных волос – с желтоватыми, красноватыми, золотистыми прядями.
Но вот эти, все эти – и японцы, и европейские дамы, и большая, растерянная тетка, и двое мужчин в углу в майках, джинсах и тяжелых ботинках, – они все говорят и говорят, громко, напористо. О чем? О бизнесе? О детях? О проблемах со здоровьем? Все эти люди, все они, вся эта временная, окружающая Любу среда, что пытается войти, внедриться в нее, в ее глаза, в ее мозг… Она пьет их, как пьют кофе, разбавленный молоком. Они видятся Любе разбавленными, рассеянными полуденным солнечным светом, что струится сквозь коричневые шторы. Они ведь разные? Непохожие? Все разные.
Или мы – все одно? Ингредиенты супа, варева: специи, соль, перец, петрушка, сельдерей… Или корица, розмарин; слово, жест, звук, момент, история.
3
Опять она возвращается к тексту Нины. Опять думает о ней, о подруге своей.