Не исчезай

Но нет, никто не звал меня назад,
Зато вверху расплывчатым пятном
Небесный засветился циферблат —
Ни зол, ни добр в мерцании своем.
Да, с ночью я воистину знаком.[57]

Джейк поднял веки. Стихотворение закончилось, аудитория разбрелась по столовой. Рояль издавал резкие, бравурные звуки.

– Обратите внимание, господа, Фрост говорил о той темной стороне жизни, страданиях… возможно, о темных своих мыслях… В стихотворении он признается, что темнота ему знакома, я бы сказал, свойственна. Да, такова судьба поэта. Заметьте, один мой хороший знакомый, писатель, друг моей супруги, утверждал, что «все люди – евреи, и лишь немногие знают об этом». Речь здесь идет о страдании…

Джейн приподнялась со стула, обернулась к полупустому залу, любезно улыбнулась и помахала ручкой – так птица приподнимает лапку, отрываясь от промерзшей земли.

– У нас в России была поэтесса, Марина Цветаева. Она написала, что все поэты – жиды, – приподнялась со своего места Эльвира Марковна.

– О да! В христианском трактовании ту же мысль высказывал Серен Кьеркегор, если вам, дорогая дама, знакомо это имя. Датский философ утверждал, что все люди живут в состоянии отчаяния, а те, что не испытывают отчаяния, находятся-таки в самом отчаянном положении.

– Ах, как интересно! Профессор, вы сможете еще раз посетить нас? У меня, да и у всех, я уверена, накопилось столько вопросов!

– Конечно, дорогие друзья. Я к вашим услугам и буду счастлив провести лекцию… Что именно вас интересует?

– О! Литература, поэзия, история!.. Мы так вам благодарны! Господа! Давайте поблагодарим нашего нового друга и мою дочь Любу, которая привезла его к нам! – Эльвира Марковна обернулась к залу, подняла руки и стала изо всех сил хлопать в ладоши.

В ответ раздались жидкие хлопки. Рояль задребезжал радостным маршем.

– Споемте, друзья! – послышался одинокий призыв.

– «Мурку»! – поддержали его.

– «Подмосковные вечера»! – послышалось в ответ.

– За что ж вы Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не винова-аат, – запели старички, и были разухабисто поддержаны порывистыми звуками, издаваемыми стареньким разбитым роялем.

4

Не дождавшись Роберта (он так и не появился в «Новом Иерусалиме»), Люба отправилась в обратный путь – отвозить профессора и его супругу в «Приют». Моросил дождик, сырость пробиралась под одежду. Машину потряхивало; вглядываясь в сумерки, Люба наклонилась вперед. Профессор и его подруга задремали, Люба не решалась включать музыку. Джейн посвистывала носом на заднем сиденье, а Джейк спал рядом с Любой, вытянув ноги, похрапывая и распустив губы.

Так и ехали: извилистые улочки, скоростное шоссе, желтки фонарей в серо-молочном тумане, хлопьями оседавшем на вечернюю землю. Где мой Роберт? – думалось Любе, вспоминавшей их первую встречу и всю историю ее нереальной любви. Куда ушел, почему покинул меня?

Глава вторая Встреча с призраком

1

Любе часто вспоминалось то первое появление Фроста… Разметав волосы по слежавшейся подушке, она дрожала ресницами, досматривая утренние сны. Сон и явь сливались в один полупрозрачный силуэт. Призрак – или это был сон? – тенью замаячил в дверном проеме. Пытаясь удержать зыбкие видения, сквозь полуопущенные веки Люба уже следила за бликами света и тени. Сознание все еще цеплялось за ускользающий сон. Она чего-то ждала, не понимая, не зная что именно. Роберт прошел на середину комнаты, оглянулся… Словно оценивая пространство, место, время. Возможно, долго пребывал в иных просторах. Объяснение напрашивалось простое: полумрак спальни, бодрствующая по ночам кошка, что дремала в ногах кровати, тяжело спрыгнула на пол и на мягких лапах прошла на кухню, задев дверь. Тусклый предутренний свет слабо сочился сквозь полотняные занавески. Тени менялись, колебались, перемещались. Силуэт – или это был призрак? – медлил. Шаг, поворот головы. Протянул руку, поднес к глазам фотографию в рамке: семейный портрет на природе. Вернул на место, прошелся по комнате. Наконец, откинув полы пиджака и подтянув на коленях коротковатые брюки, устроился в кожаном кресле, что громоздилось в углу. Как догадалась Люба, что это был именно Фрост, а не какой-нибудь другой неприкаянный дух – рядовой домовой, случайно зашедший в ее спальню? Сама наделила его именем? В памяти осталось: утро, дверной проем и поэт, которого ждала всю жизнь. Предчувствие или осознание чуда.

На следующий день он явился под вечер.

Конечно, можно было предположить, что Люба заслуживала диагноза. С другой стороны, у нее было живое женское, творческое воображение.

– Здравствуйте, – робко сказала писательница L.

– Приветствую! – ответствовал поэт.

С юности помнила:

На небо Орион влезает боком,
Закидывает ногу за ограду…

На нем был двубортный пиджак. Поэт улыбался.