Не измени себе

—  С Максименко не поспоришь. Он вдвое старше меня. На весь цех заорал бы: на губах молоко не обсохло, а туда же…

—  А спорить, чувствуется, надо было.— Корреспондент добродушно улыбнулся.— А что молоко не обсохло… У вас и в самом деле губы в молоке.

Не удержались оба — расхохотались.

2

Через три дня в «Известиях» появился большой очерк

о смелом, талантливом слесаре, который, если верить ав­тору, в сущности, перевернул весь производственный про­цесс сначала в цехе, а теперь с его, Дроздова, легкой руки перестраивается весь завод. Очерк был умный и читался с интересом. Дроздов перед читателями представал челове­ком думающим по-государственному. Правда, были и не­которые домыслы. Вроде бы Борис Дроздов уже давно убеждал начальника цеха Тарасова и ответственного на за­воде за кадры товарища Разумнова применить новую фор­му учета труда. Вот это Бориса неприятно резануло.

Да, был как-то у него тяжелый спор с Вальцовым, где тогда он, Дроздов, действительно назвал уравниловку раем для бездельников.

—  Легче всего сваливать вину на других,— заметил ему Вальцов.— А ты почему молчишь?

—  Неудобно выпячиваться. Я меньше всех работаю в цехе. Так можно в разряд выскочек угодить.

Вальцов кипятился, обзывал его маменькиным сын­ком.

—  Но если молчат люди, более сведущие, чем я, стало быть, не пришла пора, не созданы еще условия для пере­хода к новому.

Эти рассуждения Бориса, видимо, неприятно удивили Вальцова. Он с молчаливой суровостью долго вглядывался в него, будто старался получше рассмотреть. Но потом лицо его смягчилось, морщины между бровей разгла­дились.

—    Не пойму я… Наивность твоя из-за молодости, что ли, или темный ты?

Эти слова задели самолюбие Бориса, и он пошел, но не к директору, а к Разумнову. Показал свои расчеты. На Константина Арефьевича его расчеты впечатление произ­вели. Он долго вчитывался в них, а потом, откинувшись на спинку стула, как бы взвесил бумажку на ладони.

—    Что ж, Дроздов, документ весомый. Думаю, надо давать ему ход.

Вот так было на самом деле. Теперь Борис попытался восстановить истину, но Разумнов осадил его. Сказал, что журналист, по их журналистским законам, имеет право на домысел, лишь бы в основе было правильно. А материал в основе верен.

Бориса удивила подпись под очерком. Писатель. При­том громкое имя. Глазам своим не поверил. Две книги его прочел. Хорошие книги, обе ему понравились. Думал, что писатель наверняка уже пожилой человек. А ему не больше тридцати.

Солидарен с Арефьичем был и Сергей Кириллов.

—    Поздравляю, Борис. Славно он все вывел.

Дроздов насторожился.

—    С чем поздравляешь-то? Нельзя одному все припи­сывать. Я к директору не ходил.

—    Ну и что из того? Умей глядеть в корень. Главное — Твоя задумка, ты же телегу первым толкнул. И вообще… Ты нам картину не порть. Пишут действительно о тебе, но прославляют весь коллектив. Завод наш представлен в очерке как застрельщик нового.

Сергей говорил дельно. Такой поворот Дроздову понравился.

3

Жизнь Бориса после публикации статьи в «Известиях» круто повернулась. Судя по откликам, напечатанным в га­зете, начинание завода было подхвачено огромным числом предприятий. Многие начали работать по-дроздовски. Борис стал известным человеком.

Надо признать, что фото при очерке было сделано мастерски. Борис смотрел на себя, узнавал и не узнавал, с газетной полосы на него взирал молодой человек с энергичным, привлекательным лицом. Он был весь в порыве — с засученными рукавами, в распахнутой на груди рубашке, из-под густых бровей вопрошали серые настойчивые глаза.

«Надо же, один раз всего и щелкнул!» — удивлялся Борис.

На завод стали приходить письма. Много писем. Люди благодарили Бориса за умную мысль, за то, что не дает дремать бюрократам. Среди писем нашел он и конверт, подписанный четким каллиграфическим Пашкиным почер­ком. Борис обрадовался.

«Неужто? Не совсем забыл, шельмец».

Пашка писал, что у него тоже имеются кое-какие успе­хи на токарном. Увлекается он увеличением скорости реза­ния металла. Дело новое, необычное. Тут есть возможность себя показать и на законном основании о себе не забыть; расценки за скоростное резание солидные.

Борис досадливо поморщился:

«Вот черт, и здесь он за свое».

Пашка писал, что ему стыдно за тот случай, «по при­езде в столицу», и за своего дядю. В потешной форме по­ведал, как налетела на них с дядей тетка, как выгнала обо­их из дому, наказав не возвращаться без Бориса.

«Но ты, Дрозд, тогда будто сквозь землю провалился». Заканчивалось письмо приглашением в гости.

Тут же была приписка тети Зыкова: «Приходи, милок. Не гневайся на нас, дураков. Если захочешь жить у нас, никто слова не скажет. И батьку твоего, и мамку я хорошо помню, спасибо им за помощь и дай им бог здоровья». (О смерти отца Бориса она, наверное, не знала — Пашка не сказал.)

«Вот это приписка! Целая резолюция… Схожу. Непре­менно схожу».

Написал ему и Виктор Семенович Головастов. Письмо оказалось кратким: «Молодец! Так держать! И не просто держать, а чтобы хвост стоял пистолетом».