Не ходите дети...

Наверное, не стоило встревать в разговор, напоминать об утрате. Ей и так больно. Но ведь это ещё не повод, чтобы набрасываться на человека, обвинять его во всех смертных грехах. А может, оно и к лучшему – выплеснет горе и успокоится. Но следующие слова Нтомбази оказались совсем не такими, каких ждал Шахов.

– У меня было два сына, – гордо поправила женщина. – И я знаю, что один из них жив. Я чувствую, как он хочет встретиться со мной. И когда это случится, многие пожалеют о том, что не умерли раньше.

Андрей с сожалением покачал головой. Несчастная женщина. Сама не соображает, что говорит. Какой-такой второй сын? Уж не тот ли, которого приняли за злого духа и загубили ещё в младенчестве? Тогда с чего она взяла, что он жив? Неужели она тоже верит в байку, рассказывающую, что ребёнок выжил один в саванне, словно Маугли или Тарзан какой-нибудь? Тогда, значит, сангома были правы, и он действительно не человек.

Да нет, не может быть. Сказки, суеверия. Тот ребёнок умер. И Звиде тоже. Возможно, у Нтомбази был ещё сын от другого отца, не от Нхлату, но это уже Шахова не касается. Если есть, так пусть и дальше живёт. Похоже, что простому человеку в этом мире выжить проще, чем сыну вождя. Эх, Гарик, в какую же глупую и опасную игру ты вписался!

– И твой шакалёнок тоже пожалеет, – неожиданно добавила Нтомбази, когда Андрей уже прошёл мимо неё.

Он вздрогнул, хотел было остановиться и заставить ведьму высказаться яснее. Но возле ворот крааля появилась немощная, сутулая, но всё равно зловещая фигура Хлаканьяны, и Андрей счёл за лучшее не встречаться с ним. Пусть уж лучше грызутся между собой, как пауки в банке, а нормальному человеку рядом с ними делать нечего.

Он свернул в сторону, прошёлся вдоль хижин, в которых обитали слуги Сикулуми, обогнул одну из них и вернулся на тропинку, ведущую к воротам, уже за спиной у мерзкого старика. Хоть и с неприятным осадком после разговора с матерью Звиде, зато избежав новых расстройств от встречи с советником.

Вот и теперь хорошо бы куда-нибудь свернуть из этого овражка, потому что впереди явно что-то затевается. Шумят, спорят ругаются. Один голос звонкий, совсем мальчишеский, а другой – трубит, как слон. Кажется, коров они между собой не поделили. И очень не хочется снова влезать в местные разборки, но и мимо не пройдёшь – тропинка узкая, а склоны оврага слишком уж крутые, да к тому же скользкие.

Ну, может, как-нибудь получится проскочить…

Между коровами он действительно продрался, а вот дальше путь преграждал здоровенный негр, небрежно опиравшийся на такой же огромный железный топор, словно мраморный Геракл на свою палицу. Впрочем, он больше напоминал плохо тренированного боксёра-профессионала супер-тяжёлого веса. Дряблые мышцы груди, основательный живот, блестящая от пота тёмно-коричневая кожа. И пояс из бахромы, похожий на спортивные труселя, свисающие у некоторых особо продвинутых мастеров бокса чуть ли не ниже колена. Только перчаток не хватало, но кулаки Геракла и без них смотрелись убедительно.

И вот этакий мордоворот наезжал на щуплого, нескладного парнишку лет четырнадцати, стоящего с разведёнными в стороны руками, словно закрывая ими от верзилы своё стадо. Только руки с каждой секундой опускались всё ниже, спина всё больше сутулилось, и было понятно, что парень ужасно боится супостата, но ещё больше опасается показать себя трусом. И наверное, давно бы слинял в кусты, если бы не знал, что об этом станет известно отцу и сверстникам, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– А что я скажу отцу? – спросил парнишка у верзилы, словно надеялся, что тот и в самом деле поможет ему отыскать выход из тупика.

– Скажешь, что корову забрал Страж Брода, – важно ответил тот.

– А если он спросит, почему я позволил её забрать?

– Не спросит.

В голосе Геракла звучала такая уверенность, что Андрей едва не поверил в законность его требований. Если бы не понимал, что подросток не стал бы спорить со взрослым мужчиной, не будучи убеждённым в своей правоте. И если бы здоровяк дальнейшими объяснениями сам не разрушил это обманчивое впечатление.

– Он знает обычай: каждый, кто переходит реку в этом месте, должен подарить мне часть своего имущества. А если не подарит, я сам заберу столько, сколько захочу. Теперь тебе всё ясно?

Шахов, который и сам по молодости не раз оказывался в подобных ситуациях, хоть и не видел лица парнишки, хорошо представлял, что творится у него на душе. И верзила тоже наверняка представлял и наслаждался собственным превосходством, самодовольно ухмыляясь. Не будь этой ухмылки, Андрей, возможно, и не вмешался бы. Но уж больно противно, когда кто-то силушкой не по делу хвалится.

– Ты бы, приятель, отошёл в сторонку? – лениво и как бы дружелюбно окликнул он верзилу. – Это тебе заняться нечем, а мальчишка, наверное, домой торопится. Вечереет уже, между прочим.

Страж Брода обернулся к нему, как будто только сейчас заметил, скроил странную гримасу, по-видимому, изображающую приступ гнева и пророкотал:

– Между прочим, тебя это тоже касается. Все платят мне за проход, и ты тоже плати.