Не ко двору. Избранные произведения

Мадам Пинкус впилась глазами в генерала. Да, да это настоящий генерал с красными лампасами на штанах, с эполетами, с орденами… Он подошел к зеркалу, вынул из кармана носовой платок, громко высморкался, вытер и пригладил густые, щетинистые усы, повернулся, чуть не повалил стул и… пристально взглянул на мадам Пинкус. Ей почудилось, что он хочет ей что-то сказать, и у нее от страха покатилось сердце. Но генерал уже перевел свой взор на бронзового арапа, у которого из голого живота выползала змея, держащая в зубах люстру, и, звякнув шпорами, он зашагал дальше, слегка волоча непокорную правую ногу. Мадам Пинкус смотрела на его широкую, прямую спину, на красный затылок, жирною складкой нависавший на шею, и ей начинало представляться совершенно невероятным, чтобы наступила такая минута, когда она… она! будет взбираться по той же лестнице, по которой с такою уверенностью шагает генерал, по которой весело, как птичка, только что взбегала прекрасная дама и за нею бритый молодой человек – все эти богатые, счастливые существа из другого мира, ей чуждого и недосягаемого. Сама эта лестница начинала ей казаться чем-то заколдованным, бесконечным, неумолимым, что ведет в заповедную сферу, куда таким, как она, нет пути. И ей вдруг стало страшно. Ей захотелось зажмурить глаза и бежать, бежать без оглядки… Ее удержал остаток здравого смысла и жгучее любопытство. Ведь тут, в этом дворце, – урезонивала она сама себя, – живут евреи, наши братья, и все эти генералы и генеральши ездят сюда в гости. Значит, есть евреи, которых они не презирают… Какие же это евреи?.. Она про них слыхала, но никогда их не видала вблизи… Вероятно, это какие-нибудь особенные, какие-нибудь необыкновенные гении?.. Не может же быть, чтобы вся эта честь оказывалась богатству. Деньги даже для нее, для жалкой мадам Пинкус, не все… Если бы Господь через своего ангела ее спросил: что ты хочешь для своего сына – чтобы он был богат, как Ротшильд, или знаменит, как Рубинштейн?., она бы не колебалась – она бы выбрала славу… а если б она даже выбрала деньги? кто мог бы ее осудить!.. Один Бог знает, сколько она на своем веку голодала и холодала, сколько горьких слез пролила, сколько унижений вытерпела. И все из-за бедности… А знатным господам стыдно унижаться перед богачами. – знатным господам, которые могут быть генералами и графами, и учеными, и губернаторами, для которых открыты все дороги… Нет! этого не может быть… Из-за этого “они” не станут дружить с нами. Просто они удивлены, какие на свете бывают замечательные евреи и считают за счастье знакомство с ними… И чувство национальной гордости наполнило сердце мадам Пинкус. Она размечталась. Ну, конечно, здесь живут люди необыкновенные, избранные, благодетели и заступники за несчастных в обиженных… Может быть, сам Бог привел ее сюда, может быть, тут и есть тот случай, та судьба, которая вдруг возьмет человека из праха и возвеличит его над всеми… Ведь недаром умные люди говорят, что каждый должен найти свою судьбу. Многие всю жизнь ее ищут и не находят… Положим нигде не сказано, что люди, а тем более евреи, должны быть счастливы… Но ведь бывали примеры! Какая-нибудь особенная удача, протекция… Разве не чудо, что месяц тому назад она считала за честь, если жена исправника, которая три года должна ей десять рублей за вышитые сорочки, ей скажет: “здравствуйте, мадам Пинкус”. А теперь она стоит в этом дворце, куда генералы приезжают, как к себе домой. За сыном ее, точно за царским ребенком, ухаживает профессорша, которую знает весь город (может быть, вся Россия!). Ее Яша, восьмилетний мальчик, будет петь в княжеском доме рядом с самыми большими знаменитостями. И все это не чудо? Тогда она уж не знает, что такое чудо. И почему нет? Если на детях до седьмого колена взыскивается за грехи родителей, то почему родителям когда-нибудь не получить свое счастье через ребенка. Мало с ними мучений!.. И в воображении мадам Пинкус стали развертываться картины одна другой волшебнее. Она уж видела себя хозяйкой этого “дворца” и бронзового арапа с ползущею из живота змеей, перед ней заискивали генералы и важные дамы, лакеи стояли перед нею на вытяжку… Из этого блаженного состояния ее вывел голос перегнувшегося через перила лакея, который кричал:

– Федор, женщина с письмом от генеральши Стоцкой тут? Барыня ее требует…

– Идите скорей, – сказал швейцар. – Калоши на вас есть? – прибавил он. – Оставьте их здесь, а то ковер запачкаете.

Мадам Пинкус с усилием стащила калоши, торопливо сунула их в уголок (ей было стыдно, что они такие грязные и рваные) и поползла наверх, еле переставляя отяжелевшие от долгого стоянья ноги.

– Идите прямо. – говорил ей вслед швейцар, – там покажут, где вам обождать.