Не ко двору. Избранные произведения

По мере того, как она подвигалась – вырастало и ее изумление. С каждой площадки по обе стороны разбегались целые анфилады комнат. Картины, статуи, цветы, зеркала, какая-то невиданная мебель… нет, никогда ей и во сне не грезилось такое великолепие. На верхней площадке она увидала лакея. Он ей сказал: “вам не сюда. Спуститесь на одну лестницу и поверните направо в зимний сад. Барыня сейчас выйдет”.

Мадам Пинкус поглядела на него, как сомнамбула. Лакей сжалился над ней.

– Ну, пойдемте, я покажу. Он сошел с нею в бельэтаж и сказав: “ждите тут” оставил ее в длинной галерее со стеклянным потолком и стеной, заставленной деревьями, цветами, аквариумами. В огромной проволочной клетке порхали пестрые птички. Эта яркая, отовсюду бьющая в глаза роскошь давила мадам Пинкус, внушала ей суеверный ужас, словно перед нею была пасть ненасытного чудовища, и ей опять мучительно и страстно захотелось убежать. Ноги ее совсем ослабели, в голове было холодно и пусто, на душе тоска. Она прислонилась спиной к желтой мраморной колонне, чтобы не упасть. Между пальмами стояли бамбуковые кресла и диванчики, но она не посмела присесть… В эту минуту, волоча за собою шлейф серого суконного платья, показалась дама, очень высокая, сухая и прямая, с маленькою головой и большим горбатым носом. В лице ее, изжелта бледном, поражала крепкая, почти квадратная, выдающаяся вперед нижняя челюсть. Дама сделала какое-то странное движение, словно она понюхала воздух, потом села в плетеное кресло, расправила шлейф и принялась тщательно и серьезно чистить щеточкой свои ногти. Она даже не взглянула на мадам Пинкус. Можно было подумать, что она или не заметила, что в нескольких шагах от нее стоит живое существо, или же забыла о его присутствии. Мадам Пинкус окончательно растерялась, не зная, что ей предпринять. Судьба смилостивилась над нею. В зимний сад вошла стройная, черноволосая барышня в темном платке, с книжкой в руке; она окинула быстрым взглядом безмолвную группу обеих женщин и с явной насмешкой воскликнула: – Мама, разве вы не видите? Эта дама, вероятно, к вам по делу.

Банкирша мгновенно вышла из оцепенения, положила на колени щеточку и вытерла платком свои унизанные перстнями, плоские пальцы.

– Я не слепая, – заметила она по-французски дочери, устремляя на мадам Пинкус взор круглых желтоватых глаз без ресниц.

– Вы от генеральши Стоцкой? Откуда вы знаете генеральшу?

– Голос у нее был громкий, сиплый, режущий.

Мадам Пинкус промолвила что-то невнятное. От волнения у нее обрывались слова, она тяжело дышала, прижималась к колонне и старалась улыбаться, но вместо улыбки по ее сконфуженному лицу расползалась жалкая, слезливая гримаса.

– Я ничего не понимаю, говорите яснее, – нетерпеливо сказала банкирша.

– Mais vous la terrorisez[234], – вполголоса заметила дочь. – la paurve femme va se trouver mal[235].

Мадам Пинкус инстинктивно почувствовала поддержку и немного приободрилась.

– Мы так много наслышаны… мадам… о ваших благодеяниях, – начала она. – Я бы никогда не осмелилась вас беспокоить… я не такая глупая, чтобы не понимать, что ваше время дороже золота… Нужда гонит человека к чужим дверям, а мать для своего ребенка на все готова… Вы сами мать…

– Говорите, пожалуйста, короче, что вам нужно, – сухо и сквозь зубы проговорила банкирша.

Мадам Пинкус покраснела. В ней проснулось чувство оскорбленного равенства, никогда не угасающее в души даже самого забитого еврея. Ее пылающие, черные глаза так и впились в бескровное, вялое лицо богачки.

– У моего сына талант, – произнесла она с достоинством?.. – огромадный талант. Он поет, как соловей, и может играть по слуху на всех инструментах! Александра Петровна Неволина не отпускает его от себя и говорит, что он гений, что он бог… Разве я знаю! – патетически воскликнула мадам Пинкус, и не без иронии прибавила: – а она, кажется, в этом деле понимает. Теперь мой Яша будет петь у одной княгини вместе с самыми важными профессорами.

– Это уж наверно, или вам только обещали? – спросила банкирша значительно благосклоннее.

Мадам Пинкус уловила этот оттенок и почувствовала себя гораздо крепче на ногах.

– И еще как обещали! – подтвердила она с необыкновенною уверенностью. – Княгиня его на руках носит. Только бы Яша не закапризничал!., а они считают за праздник, когда от поет.

– Скажите, – возмутилась банкирша. Он еще может капризничать и не хотеть. Этого еще не достает.

Мадам Пинкус усмехнулись.

– Что вы хотите, мадам! У него огромный талант, это верно, как то, что я живу на свете. Но он все-таки ребенок и не умеет понимать свою пользу. Бедные дети – ведь тоже дети…

Банкирша остановила ее величественным взмахом руки.

– Я все-таки не понимаю, чего вы от меня хотите.

– Ничего больше, как чтобы вы обратили на нас свое высокое внимание, мадам, и Бог наградит вас сторицей – вас, вашего мужа и ваших детей. Профессорша и генеральша меня обнадежили, что вы можете дать моему Яше пенсию или какое-нибудь место моему мужу. Если Яша тут останется, то придется нам всем из Кишинева переехать…