Старая княжна сидела на бархатном диване, недалеко от эстрады, как только артист кончал свой номер, она вставала с блаженною улыбкой слушала аплодисменты и проходила через низенькую дверь в артистическую. Там за двумя столами, круглым и длинным, хозяйничали молодые девушки, бесчисленные племянницы княжны, дочери ее кузин и приятельниц. На круглом столе шипел серебряный самовар, стояли сандвичи, печенье, фрукты, конфеты. На длинном столе между батареей рюмок и бокалов торчали из массивных холодильников стройные горлышки бутылок. Тут же под орлиным оком торжественного метрдотеля бесшумно и быстро двигались официанты. В фойе артистов проникали лишь избранные, свои. В антрактах мужчины приходили сюда поболтать с дамами. Это были все люди почтенного, даже “маститого” возраста. Они говорили с женщинами, как с избалованными детьми, но эта искусственная речь порой оживлялась забавной шуткой, остроумным замечанием, тонким злословием. Зато молодежь поражала серьезностью. В безукоризненных фраках и мундирах, тощие, большею частью лысые, с зеленоватым цветом лица и безучастными взорами, они разговаривали, двигались, кланялись, словно автоматы на пружинах.
В дамской уборной сидела Александра Петровна. Прижавшись к ней, словно ему было холодно, стоял Яша. Коротенькая, темная бархатная курточка с большим кружевным воротником, коротенькие штаны, длинные, черные шелковые чулки, башмаки с пряжками делали мальчика неузнаваемым. Ни дать ни взять паж, сорвавшийся с плафона дворца дожей.
Костюм был сооружен собственными руками Александры Петровны по гравюре, доставленной великолепною Пашет. Она же пожертвовала и воротник. Яша был в восторге. Он не отходил от зеркала, и когда, после примерки костюм убрали в шкаф, дело не обошлось без слез. И теперь он поминутно охорашивался и потихоньку твердил:
– Ведь это мой костюм?
– Твой, конечно.
– Я могу его носить завтра и всегда?
– Если споешь хорошо, то можешь, я тебе тогда подарю еще лучше, – посулила Александра Петровна.
– Не надо лучше. Пусть этот… да? – настаивал Яша.
– Ну, конечно, да, – терпеливо отвечала Александра Петровна. – Только, смотри, милый, пой, как дома. Ты ведь не боишься?
– Нет. А где мама? – вдруг спросил Яша.
– Мама придет после. Ей теперь некогда. – сказала Александра Петровна, усаживая его к себе на колени.
Яша призадумался.
– Не хочу без мамы, – объявил он и стал сползать с колен Александры Петровны, с явным намерением обратиться в бегство.
– Что ты, милый! – всполошилась Александра Петровна, – мама придет, я сейчас за нею пошлю.
– В карете? – спросил Яша и остановился.
– Ну да, в карете, как мы с тобой приехали. Я попрошу княжну, и она за ней пошлет. Ты только не волнуйся и когда будешь петь – смотри на меня. Слышишь?
– И на костюм тоже. – прошептал Яша. Крейцеровою сонатой, удивительно сыгранною приезжим скрипачом и знаменитою пианисткой, закончилось второе отделение.
Артистическая вся наполнилась. Многие обступили Александру Петровну, иронически осведомляясь о вновь открытому ею чуде. Она добродушно отражала насмешки. Княжна сидела с гладко выбритым изящным стариком, к которому почти все присутствующие относились с любезностью очень похожую на подобострастие. Это был Горбовский, весьма влиятельный сановник.
В молодости либерал, даже красный, он вовремя успел остановиться и, что еще труднее, сумел сохранить симпатии во всех лагерях. Он никогда ничего ни для кого не делал, но владея в высшей степени искусством приветливого обращения, никогда никому не отказывал в сочувствии.
Все уходили от него обласканные и очарованные: никто на него не сердился, наоборот все считали прекраснейшим человеком. Скептики, правда, называли его Талейраном, а то и просто старою лисицей, но они же, при отдаленном намеке на “неблагополучие” прибегали к нему за поддержкой и наставлением. Княжна преклонялась перед его умом и теперь возлагала на него все свои надежды.
– Он такой гениальный! – говорила она Александре Петровне, – он уж устроит нам жительство для нашего маленького чуда.
Началось второе отделение.
Когда Яша в сопровождении Александры Петровны появился на эстраде – на многих лицах мелькнуло выражение недоумения.
– Это что еще такое будет? – спрашивали друг друга удивленным шепотом меломаны и меценаты.
Яша широко раскрытыми глазами глядел на публику. Он не узнавал залу, в которой вчера еще пел при княжне под аккомпанемент Александры Петровны. Вчера в зале было совсем темно, а теперь в ней такой свет, что глазам больно.