Не ко двору. Избранные произведения

– Не думаю, чтобы столице от этого угрожала опасность, – язвительно заметила княжна – et en fait de “проходимцы” – прибавила она. – ils ne seront pas les seuls[241].

Сановник сочувственно осклабился.

– Право, княжна, вас увлекает ваше доброе сердце. Поверьте, эта компания отлично пристроится. Они такие мастера обходить закон.

Княжна вдруг вспылила.

– Знаете ли вы, что я вам скажу, мой милый, – воскликнула она, – вы меня удивляете. Я не имею претензий быть… быть… une frondeuse enfin[242]. Но если бы со мной так обращалась, как с ними et bien! telle que vous me voyez[243], я бы тоже стала обходить закон. Только бы и думала, как бы мне обойти закон.

Горбовский засуетился

– Vouons, vouons[244]. Поймите княжна, я не не хочу, а не могу исполнить ваше желание. Да окрестите вы их! Чего проще.

– Je ne demanderais pas mieux[245], – вздохнула княжна, – но это невозможно.

– Не желают? Ну, еще бы. Этакие закоренелые фанатики, – сказал Горбовский. – Я вижу только один исход, – продолжал он, помолчав немного.

– Какой?

– Поселите их у себя в доме, княжна. – промолвила Горбовский с самым невинным видом. – У вас их никто не потревожит. Можно даже сказать кому следует, чтобы на этот “беспорядок” глядели сквозь пальцы.

Княжна рассердилась не на шутку.

– Ah mais!.. ah mais. Elle est bien bonne celle la… Vous etes dun jolit oapet…[246] предлагать мне… княжна запнулась, подыскивая слово – предлагать мне такую канитель. – докончила она. – Скажите прямо, что вы мне отказываете.

– Да нет же, княжна. Ну хорошо, я постараюсь! Дайте мне только время… я придумаю.

– Как “обойти закон”, – подсказала княжна, уже успокоенная и смеясь.

– Конечно, – ответил Горбовский, также смеясь.

Княжна уехала от него довольная, уверенная, что она поставила на своем и не поддалась “Талейрану”!

“Талейран” тоже был доволен, что он так ловко спровадил несносную старуху, – воображает, что ей все позволено – ворчал он.

Княжна сообщила Александре Петровне о своем успехе у Горбовского.

– Теперь вы уж прямо от моего имени обращайтесь к нему, – сказала она – Он обещал. Положим, он “Талейран!” Но меня он обмануть не посмеет.

Александра Петровна рассыпалась в благодарностях.

XIII

Прошла неделя. Ответа от Горбовского не было. Александра Петровна отправилась к “Талейрану”. Он ее не принял. Тогда она опять бросилась к княжне, но, как всегда бывает в таких случаях, попала к ней в неудобную минуту: княжна собиралась на заседание комитета нового благотворительного общества. Тем не менее она с обычною приветливостью выслушала Александру Петровну, сказала, что “Талейран” невыносим, и что она ему намылит голову.

В таком напряженном ожидании прошла еще неделя. Мадам Пинкус не дремала и стала отлаживать дело с “другого конца”, как она выражалась. Она опять принялась за богачей единоверцев. Ни один от нее не укрылся. Всюду она кланялась, плакала, унижалась… Некоторые откупались от нее более или менее щедрою данью, но она не унималась, приходила снова, и так под конец надоела, что почти во всех домах приказано было не пускать ее на порог. Особенно не повезло ей у банкирши. Мысль, что этой аристократке, этой взысканной судьбой счастливице ничего не стоит ее спасти, постоянно сверлила в мозгу мадам Пинкус, не давала ей покоя и обратилась в нестерпимую idee fixe[247].

И вот она стала являться к банкирше каждый день. Ей отказывали, говорили, что барыни дома нет, что она больна, занята. Мадам Пинкус уходила, а на следующий день упорно возвращалась назад. Швейцар так привык к ее появлению, что перестал обращать на нее внимание и лишь из чувства профессионального долга убедительно просил оставить их, наконец, в покое.

– Одни из-за вас неприятности, – объяснял он ей. – Мне выговаривают: “зачем пускаешь”… А что я могу поделать! Не в драку же с вами лезть.

Однажды она все-таки добилась, если не свиданья, то лицезрения банкирши.

Швейцар в этот день был не в духе и без разговора захлопнул перед ее носом тяжелую, как портал храма, дверь. Мадам Пинкус постояла несколько минут в раздумье, потерла рукой лоб и медленными шагами побрела к воротам. Тут она остановилась на мгновенье и затем, словно повинуясь какой-то роковой силе, повернула назад к грандиозным кариатидам банкирского палаццо. Она тупо смотрела на чудовищные мускулы каменных геркулесов, и в голове ее проносились совершенно нелепые мысли. Сколько, например, могут стоить эти голые истуканы? Думала она. Семь тысяч, наверное, а может быть и десять. Что, если б у нее очутились такие деньги! Ведь она могла бы спокойно прожить всю жизнь… Или если б ей дали только то, что в этом доме проживается в один день! Уж она бы им показала!.. Она бы увезла Яшу за границу, и тогда они бы узнали, кого они от себя выпустили…