(Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле

Припомнив друг другу всё, возвращаются к первой торговке. Потому что тётка Ольга эту картошку уже давно купила. В мыслях своих. Это знает и торговка. Но победители – добры. Условия подписания мирного договора предполагают скидку цены и на большую, красивую. И на «горох». Да и отвешивали на Привозе моей Одессы, в которой ещё знали и помнили – с походом.

Крупную: почистить, отварить. Щедро туда сливочного масла. Кастрюлю, закрытую крышкой, взболтать круговыми движениями. Туда же – несколько зубчиков чеснока надавить. Ещё раз взболтать. И следом – мелко порезанный укроп. Впрочем, им можно посыпать уже в тарелке. Главное тут – чтобы все вовремя за стол собрались.

Хотя и остывшая варёная молодая картошка легко подлежит реконструкции. На чугунной сковороде растапливается щедрый кусок сливочного масла – и туда картошку кружками нарезать. Чеснок. Укроп.

«Горох» можно запечь в духовке. Сливочное масло. Чеснок. Укроп.

Соль, разумеется. Соль по вкусу.

К молодой картошке – варёной, обжаренной, запечённой, – подавать, что угодно. Но непременно: сметану. И соленья: огурцы, капусту. И ледяную водку.

Особенно это всё хорошо поздним вечером. У самого синего в мире Чёрного моря моего, когда морской бриз, когда знаешь и помнишь…

Или – поздним вечером на Бородинском поле, с видом на полыхающий всеми красками – от перламутрового до багряного, – закат, на верхушки сосен, лиственниц, берёз… Когда знаешь и помнишь.

Когда семья – не пустой звук. Когда разногласия – пустяковы и разрешаемы смехом. Когда «война», «битва», «бойня» – просто слова из книжек, нестрашные и не…

Но чуть более сильный порыв ветра, чуть более алый фигурный сполох водевиля заката – и ты знаешь и помнишь кожей, генетическим кодом, как это чудовищно – предсмертный хрип-визг лошади, как рвёт человека боль – «сторожевая собака организма» и моя любимая молодая картошка комом встаёт в горле и слёзы прорывают плотину век…

– Малыш, не торопись! У нас целое ведро молодой картошки и вся жизнь впереди!

…

– Зачем же тогда учить историю, если всё и всегда повторяется?! – воскликнула прекрасная молодая девушка на Семёновских флешах, украдкой смахнув слезу.

Затем, что хоть что-то должно нас шваркнуть по спине, когда мы снова и снова давимся новым витком диалектической спирали. Затем, что хочется знать и помнить. Анализировать и осмысливать. Созидать, а не искать виновных. Работать, а не протягивать руку. Скорбеть по смертям, а не злорадничать…

– И чего вы не видали там? – продолжал убеждать меня капитан. – Хочется вам узнать, какие сражения бывают? прочтите Михайловского-Данилевского «Описания войны» – прекрасная книга: там всё подробно описано – и где какой корпус стоял, и как сражения происходят…. вам просто хочется, видно, посмотреть, как людей убивают?.. Это не значит храбрый, что суётся туда, где его не спрашивают…

– Что же вы называете храбрым?

– Храбрый? храбрый? – повторил капитан… – ХРАБРЫЙ ТОТ, КОТОРЫЙ ВЕДЁТ СЕБЯ КАК СЛЕДУЕТ…[11]

Как следует – знает. Как следует – помнит. Готовит молодую картошку как следует. Как следует любит жену и детей. Как следует растит мальчиков и девочек. Как следует читает кардиограмму. Как следует открывает медицинскую конференцию. Как следует оперирует. Как следует воспитывает щенка большой собаки. Как следует убирает клетку шиншилл. Как следует плачет. Как следует смеётся.

В Одессе нет бульвара Воронцова. Есть Воронцовский переулок. Зато есть бульвар Жванецкого. Как по мне – так логика масштабов нарушена. Или же к тому времени, как очередным витком спирали было позволено переименовывать – так в уже не моей Одессе никто и не знал, и не помнил. А Жванецкий если и знал, но *тут голосом Аль Пачино*: «Тщеславие – мой любимый грех».

Так всё-таки «они» виноваты или я?..[12]

А и действительно! Не Жванецкий город строил – не ему и бульвары называть. А что не отказался – так мелок человек, ничтожен и тошнотворен. Любой из нас. В любом из нас глубоко засел мелочный склерозный дряхлый бес. И далеко не все его умеют из себя изгонять. Но некоторые хотя бы стараются.

Кто я такая, чтобы указывать одесситам, как им улицы называть. Кто я такая, чтобы что-то прогнозировать?

Я только знаю, что сжигать людей – это чудовищно. Это больше, чем смертный грех. Это и есть сама смерть. Смерть моего города.