(Не) люби меня

— Лиловый — цвет королевского дома. Получается, я нанесла оскорбление королеве…

Вопреки моим ожиданиям, новость не произвела впечатления.

— Ты же не знала, — сказал король, потихоньку увлекая меня в сторону кровати. — Тегвин мне все объяснила, не волнуйся.

— Королева? — я попыталась отстраниться, но он меня не отпустил.

— Слухи разносятся по дворцу быстрее, чем ветер. Но я не вижу в этом ничего ужасного. Почему вы, женщины, придаете такое значение тряпкам? Я разрешаю тебе носить лиловое, и разрешаю шлейф такой длины, какой хочешь. Я все тебе разрешаю, — он прочертил пальцем по моей шее, груди, и отодвинул край халата, открыв белоснежную нижнюю рубашку. — Это для меня? — голос его теперь звучал хрипловато, и я задрожала, уже охваченная животной страстью.

Развязав поясок, я медленно спустила халат с плеч, позволив ему упасть на пол.

Король отступил на шаг, оглядывая меня от макушки до пят, а потом стремительно притянул к себе, подхватил под бедра и понес к кровати.

В этот момент я едва ли была разочарована тем, что меня не постигла участь леди Сибиллы, которая посмела надерзить королеве, потому что я оказалась в постели, и моя ночная рубашка разошлась, как полоса тумана, от ворота до пояса.

— Не люблю оставаться должником, — сказал король, играя моей грудью, а когда я сделала попытку приласкать его в ответ — покачал головой. — Нет, коварная, сейчас я буду слушать твои стоны и вздохи…

Я не стала противиться ему и полностью отдалась во власть его губ, рук, опьяняющих слов. Раз за разом он возносил меня к небесам, а потом начинал заново сладостную пытку. Я не могла сдержать ни стонов, ни вздохов, ни вскриков, когда он, наконец, взял меня, шепча слова любви. Потом были сумасшествие от страсти, и полет, и пробуждение для этого мира. Но пробуждение ничуть не испугало меня и не разочаровало, и я лежала в постели, прикрыв глаза и улыбаясь, и легко поглаживала крепкое мужское плечо — гладкое и твердое, как речной камень. А после короткого отдыха король снова начал любовную атаку, и я с радостью вступила в битву. Лишь далеко за полночь я поняла, что не способна больше воевать.

— Останься до утра, — попросил король, но я уже села на кровати, ощущая дрожь в коленях и приятную слабость во всем теле.

Один мой чулок валялся на полу, второй потерялся где-то в постели вместе с подвязками, но я не стала отыскивать их.

— Между нами договор, ваше величество, — сказала я, поднимая халат и надевая его.

Король наблюдал за мной, приподнявшись на локте, и не выглядел утомленным.

Увидев, что я и в самом деле собираюсь уходить, он вскочил с постели и обхватил меня за талию.

— Пусть поскорее приходит утро, — сказал он, целуя мои щеки, глаза, губы, — чтобы я мог снова увидеть тебя.

— Утро наступит уже через пару часов, — ответила я, уклоняясь от его поцелуев. — Разрешите мне удалиться.

— Я провожу тебя, — он собрался выйти со мной так, как был — голым, но я его остановила.

— До моей спальни — несколько шагов. Это не стоит вашего беспокойства.

Он позволил мне разжать его руки и больше не задерживал, а я вышла в коридор, устало разминая плечи и мечтая лишь об одном — оказаться в постели вовсе не для любовных утех. Меня никто не мог видеть, и я улыбнулась: бедная Диана и не представляла, что мужчина может быть таким неутомимым в любви. И сплетница Ланвен была права — всегда на полдень..

Усмехнувшись своим мыслям, я не сразу заметила, что кто-то стоит в темноте. У меня не было свечки, но в стенной нише тускло горел светильник. Человек сделал шаг вперед, и я узнала королеву Тегвин.

Любовное томление сняло, как рукой. Я покраснела, и даже уши запылали. Вот я выхожу из спальни любовника, а жена стоит под дверями и терпеливо ждет, когда ее муж насытится прелюбодейством.

— Ваше величество… — я хотела поклониться, но королева удержала меня.

Она была одна, без свиты, и так же, как и я, одета лишь в ночную рубашку и халат.

— Дидье велел мне зайти после того, как вы уйдете, моя дорогая, — сказала она. — Вы же не будете против? Уверена, речь пойдет лишь о государственных делах.

— Как я могу вам запретить входить к вашему мужу? — ответила я. — Это вы могли бы мне запретить входить к нему.

Королева опустила ресницы, и на губах ее появилась кроткая, страдальческая улыбка.

— Но смогла бы я запретить ему входить к вам? — спросила ее величество со вздохом. — Ах, вы же знаете, что от нас, женщин, ничего не зависит.

— Зависит, — сказала я твердо. — Вы могли бы не потакать своему мужу в его грехах, а обратиться к церкви, к его совести, чтобы вернуть на путь истинный.

— Вы говорите все очень правильно, — королева посмотрела на меня, и взгляд ее стал усталым, и немного скучающим. — Но ведь и вы могли бы не поддаваться греху. А вам, судя по всему, очень понравилось грешить с моим мужем.

Это был жестокий удар, и я задохнулась от негодования, от обиды и… от справедливости ее слов. Но королева не стала меня добивать. Взяв меня за руку, она сказала:

— Не мучайтесь угрызениями совести. Я понимаю вас лучше, чем кто-либо другой.