Не люби меня

— Но… у него же денег нет. Он все нам отдавал, а муж… он не вернет…

— И не надо. Заработает. Да и мы поможем.

— Скажите… Вы извините, ради бога… Скажите, это… правда?

Брайан изумлённо посмотрел на неё.

— Вы действительно о нас так плохо думаете? Нет, конечно.

— Но…он носит перстень?

Брайан отвернулся, продолжая собирать вещи.

— Носит. Но это его личное дело. Мы в это не вмешиваемся.

— А… кто он?

— Один из наших. Хороший парень.

— Но как же… как же это получилось? — она чуть не плакала.

— Послушайте, ни ваш сын, ни его друг не преступники и никогда ими не будут. Они просто живут не так, как вы. Разве это преступление? Никто из нас ничего не делает насильно. Мы ловим таких, как Князь.

Она вздрогнула от этого имени.

— И, поверьте, его мы тоже поймаем.

— Я верю. Но как же теперь мой сын?

— Да не пропадёт он! У него двадцать хороших друзей, двадцать братьев. У каждого из нас тоже есть друзья. Поможем.

Он собрал чемодан и ушёл не попрощавшись.

— Тоже мне… — проворчал отец. — Он нас еще упрекать будет.

— Он тебе ни слова не сказал.

— Да он сам ходячий упрек! Он что, думает, нам так просто это делать? Он что, думает, я такой изверг?

— Вообще-то ты, похоже, изверг, Майкл… — тихо сказала она и пошла к себе.

Светлые волосы. Жёсткий взгляд серых глаз. Резкий удар правой. Пачка травы в кармане рубашки. Его звали Воланд. На его ящичке в душевой спецназа была метка — три шестёрки. На его печатке была пентаграмма. Никто не помнил его старого имени, а кто помнил, не смел произнести. Он, казалось, вытянулся, а на самом деле только повзрослел. Джон всё время был рядом с ним, но уже давно перестал быть главным в спецназе. Всё чаще его место в кресле начальника департамента занимал Воланд с сигаретой. А Джон, проходя мимо, только говорил:

— Сними линзы, когда работаешь с компьютером, или хотя бы включи защиту.

Потому что Воланд носил контактные линзы, меняющие цвет глаз. Все знали, что по нему сохнет Сара, и он тоже знал. Но его другом и вечным спутником оставался Джон, и только он. Он посерьёзнел, хотя мальчики за обедом по привычке брали его на руки. Он разрешал, и иногда даже снисходил до улыбки. Имя «Воланд» было известно в криминальных кругах, и его обладателя искали, но он был неуловим, как дьявол. Гаральд советовался с ним, Джон просил у него помощи. Когда король обратился к спецназу с просьбой помочь в охране дворца, Воланд отбирал людей на своё усмотрение. Его почти никто не видел, а если и видели, то только в чёрных очках, но все знали. Барды уже начали слагать про него песни. «Его спецназ», как их теперь называли, чёрной смертью прошёл по КЗБ, оставив после себя пепелища на месте притонов и трупы членов преступных группировок. Вскоре кварталом завладели дельцы от сферы развлечений, получили право сноса его трущоб, отселили людей в более благоустроенные районы и устроили в Чёрном квартале сплошной Лас-Вегас. Воланд и его ребята настойчиво преследовали «авторитетов», делающих бизнес на торговле людьми, и вскоре эта отрасль деятельности криминальных субъектов практически перестала существовать. Только Князь упорно уходил от них. Спецназ всё больше получал заданий, не связанных с их первоначальной деятельностью. Они занимались и наркотиками, и хищениями леса и нефти, и убийствами. Все знали: если не в силах ничего сделать полиция, если разводят руками специалисты угрозыска, — Воланд поможет. В духовной жизни спецназа тоже произошли перемены: вместо извечной фотографии с чёрным крепом, на которой спецназ был изображён с Микки, висела другая — с Воландом. Единственная фотография, на которой он был без тёмных очков. Изменились и другие традиции: Воланд охотно давал интервью журналистам, его фотографиями (в очках, конечно) пестрели газеты. Он был первым спецназовцем, которому прилюдно, в торжественной обстановке, король вручил орден «За заслуги перед Отечеством» третьей степени — после операции в КЗБ. Почтальоны мешками несли ему письма с простым адресом: «Спецназ, Воланду». Его популярность помогала раскрывать преступления: ему писали о том, о чём не заявляли в полицию и не признавались самым близким родственникам. Потому что знали: Воланд поможет.

Он сам тоже был о себе довольно высокого мнения. За восемь лет работы в спецназе он не допустил ни одной ошибки. Но, как известно, и на старуху бывает проруха.