Не любовь

Знаешь, я всегда завидовала Кате, Гале… Завидовала твоему отношению к ним. Ты их хоть сколько-нибудь уважал, видел в них людей. А что ты видел во мне, до сих пор остается неясным!!!!

И напоследок. Ты сейчас дочитаешь это письмо, и, возможно, оно заставит тебя задуматься, но, скорее всего, ты просто ухмыльнешься, ухмыльнешься так иронично, как только ты один умеешь, находя какое-то особенное удовольствие, причиняя мне боль! А я… Ты не думай обо мне, и пусть я снова остаюсь одна, поверь, я куда сильнее, чем ты предполагал, я справлюсь, еще не знаю как, но справлюсь обязательно. Когда-нибудь я смогу все забыть, ты же забудешь раньше. Прости меня и прощай!»

Когда Мира закончила письмо, на горизонте уже забрезжил рассвет. Она закрыла ноутбук, потерла пальцами уставшие глаза и встала с кресла. Чувствовала она себя смертельно уставшей и разбитой, но в дом не вернулась, чтобы хоть немного поспать. Вместо этого вышла во двор, миновала сад и отправилась к реке.

Остановившись на берегу, долго стояла, глядя на мутноватую желтую воду, потом спустилась к воде и погрузила в нее ладони, ощутила, как будто что-то отпускает ее изнутри. Над головой кружили вороны, а в ее жизни во все стороны разбегались дороги, и Мира опять не знала, какая из них ее. А ей хотелось только одного — как когда-то в юности вернуть забытую мечту и просто стать счастливой. Обрести наконец себя и не потерять свою душу. Мирослава не знала, правильно ли она поступает, уезжая в Минск и ступая на новый путь, но одно знала наверняка — здесь ее уже ничто не держало.

Глава 33

Две недели Вадим провел в кардиологическом отделении. Все две недели мысли о Мире неотвязно преследовали его. Он не мог отмахнуться от них, не мог не думать… Они лезли в голову, проникали в сознание, будто разъедая его… Вадим снова и снова прокручивал в голове все, что рассказала ему жена, хотел бы не верить, но знал: все правда.

То, чего он не знал, то, о чем даже не догадывался, то, что Мира не рассказала ему почему-то, то, что, возможно, он и не хотел бы знать никогда, вставало перед ним без прикрас и заставляло содрогаться. Он снова вспоминал Миру, такой, какой увидел впервые — юной, хрупкой, невинной девочкой, и не представлял, как она смогла все пережить.

Сказать, что он был потрясен тем, что узнал, значит, ничего не сказать. Она была беременна, больна, в отчаянии, вышла замуж от безысходности. А он все это время был, в общем-то, не так уж и далеко. Он, решивший оставить Миру в прошлом, благополучно женился на Ирине, и тем же летом молодожены отправились в медовый месяц в Крым. Если бы он тогда вернулся на хутор, все могло бы сложиться по-другому. И не только в его жизни или Мириной…

Правда, обрушившаяся на него, была слишком тяжела, невыносима. Вадим чувствовал, как почва уходит из-под ног. И чем больше он думал об этом, тем больше понимал: ему некого винить в случившемся, кроме самого себя. И чем больше он думал, тем яснее понимал: Мирослава заслуживала уважения, а он нет.

Именно в больнице, бродя ночами в одиночестве по коридору, Самарин будто впервые увидел себя со стороны.

Когда он снова вышел на работу и узнал, что Мира уволилась, первое, что испытал, было облегчение. Вадим понимал, что не сможет взглянуть ей в глаза и увидеть в них боль, которую он ей причинил. Работа, которая раньше приносила удовольствие, стала в тягость. Сложно было находиться среди людей, улыбаться как прежде, всем своим видом показывая — не произошло ничего такого. Замечать затаенное ехидство и насмешки в глазах коллег. Досадно видеть, как Лина опускает глаза, стоит ему только зайти в приемную, а заговаривает с ним исключительно по необходимости и сторонится его офиса, всем своим видом будто умоляя держаться от нее подальше. Ему хотелось убедить себя, что все по-прежнему, ничего не изменилось. Но где-то внутри чувствовал, это не так. Что-то неумолимо менялось, не в окружающем его мире, в нем самом.