Читаем Не-места. Введение в антропологию гипермодерна полностью

Понятие «пространства» само по себе более абстрактно, чем понятие «места», которое как минимум отсылает нас к событию (имевшее место), мифу (который, говорят, имел место) или истории (большим значимым местам). Пространство же одинаково может относиться к простору, дистанции между двумя предметами или точками («пространство» в два метра между столбами ограды) или характеризовать временную протяженность («на протяжении недели»). Это понятие чрезвычайно абстрактно, и весьма примечательным является его систематическое, хоть и в ограниченной степени дифференцированное, употребление в современной речи и в языке некоторых наиболее репрезентативных институтов нашего времени. Большой иллюстрированный словарь французского языка посвящает отдельную статью словосочетанию «воздушное пространство», означающему «часть атмосферы, движение воздушных судов в которой (менее четко, нежели в морском аналоге термина – „территориальные воды“) регулируется государством», указывая и другие возможные значения этого термина, что свидетельствует о пластичности понятия. Далее, в словосочетании «европейское судебное пространство» мы явно видим отсылку к существованию границы, однако, помимо наличия у этого «пространства» границ, оно представляет собой совокупность институций и норм, не поддающуюся конкретной локализации. Словосочетание «рекламное пространство» в равной степени относится и к участку пространства, и к отрезку времени, «предназначенного для демонстрации и потребления рекламы в разных медиа»; выражение «покупка пространства» определяется как совокупность «операций, производимых рекламным агентством в отношении рекламного пространства». Мода на понятие «пространство», употребляемое без разбора для обозначения залов для спектаклей и творческих встреч («Пространство Карден» в Париже, «Пространство Ив Роше» в Ля-Гасилли), садов («зеленые пространства»), сидений в самолетах («Espace-2000») или моделей автомобилей («Рено „Espace“»), указывает не только на ключевые темы современной эпохи (реклама, визуальные образы, досуг, свобода, мобильность), но и на абстрактность, разъедающую их смысл и представляющую для них угрозу – как если бы потребителям современного пространства предлагалось, прежде всего и главным образом как можно легкомысленнее относиться к словам.

Практика использования пространства, как пишет Мишель де Серто, означает «повторение радостного и молчаливого опыта детства; это значит быть другим внутри того или иного места и двигаться к другому» (с. 210). Радостный и безмолвный опыт детства – это опыт первого путешествия, рождения как первичного опыта дифференциации, признания себя в качестве себя и в качестве другого, опыт, воспроизводимый позже в ходьбе как первой практике освоения пространства, и во взгляде в зеркало, как первой идентификации с образом себя. Любое повествование возвращается к детству. Прибегая к выражению «повествования пространства», Серто одновременно говорит о рассказах, «пронзающих» и «организующих» места («Всякая история – это история путешествия, пространственная практика», с. 217), и о месте, конституируемом самим процессом писания нарратива («…чтение представляет собой пространство, произведенное практикой, использующей определенное место, которое образуется системой знаков – написанным текстом», с. 219). Однако книга сначала пишется, а затем читается; она проходит по разным местам, прежде чем самой стать одним из них: подобно путешествию, посвященный ему рассказ проходит сквозь множество разных мест. Эта множественность мест и требования, которые она накладывает на власть наблюдения и описания (невозможность все увидеть и все рассказать), и как следствие – возникающее чувство дезориентации (но лишь на время: «Вот, смотри, это я у подножия Парфенона», – говорите вы позднее, показывая фотографию и позабыв, что в момент, когда фотография делалась, Вы в действительности размышляли о том, что вы вообще делаете на этой земле), создают определенный разрыв между путешественником-наблюдателем и ландшафтом, который тот пересекает или созерцает. Этот разрыв мешает путешественнику увидеть в пространстве место, оказаться в нем полностью даже тогда, когда путешественник стремится заполнить эту пустоту обильной и подробной информацией из туристических путеводителей – или нарративов о путешествиях.

Перейти на страницу:

Все книги серии Studia Urbanica

Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике
Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике

Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них. Вопрос о теоретических инструментах, позволяющих описывать подобные закономерности, становится в книге предметом критической дискуссии. В частности, авторы обсуждают и используют такие понятия, как «городской габитус», «воображаемое города», городские «ландшафты знания» и др. Особое внимание в этой связи уделяется сравнительной перспективе и различным типам отношений между городами. В качестве примеров в книге сопоставляется ряд европейских городов – таких как Берлин и Йена, Франкфурт и Гамбург, Шеффилд и Манчестер. Отдельно рассматриваются африканские города с точки зрения их «собственной логики».

Коллектив авторов , Мартина Лёв , Хельмут Беркинг

Скульптура и архитектура
Социальная справедливость и город
Социальная справедливость и город

Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России. Работы Харви, тесно связанные с идеями левых интеллектуалов (прежде всего французских) середины 1960-х, сильнейшим образом повлияли на англосаксонскую традицию исследования города в XX веке.

Дэвид Харви

Обществознание, социология
Не-места. Введение в антропологию гипермодерна
Не-места. Введение в антропологию гипермодерна

Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна. Марк Оже – директор по научной работе (directeur d'études) в Высшей школе социальных наук, которой он руководил с 1985 по 1995 год.

Марк Оже

Культурология / Философия / Образование и наука
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Марк Григорьевич Меерович

Скульптура и архитектура

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука