Не могу больше (СИ)

В прихожей сумрак и затхлость. Дверь на половину миссис Хадсон заколочена занозистыми широкими досками. Джон не верит глазам — неужели пока он летел, их домовладелица, их добрая, преданная хозяйка скончалась?! Нет, Шерлок бы не позволил, не допустил! Она… Она просто уехала в… Да, конечно! Как же он мог забыть? Она собиралась в… Господи, он совершенно не помнит, куда! Он ничего, ничего, ничего не помнит! Но это неважно.

Важно увидеть Шерлока.

Ковер на лестнице новый, ярко-красный, очень красивый, и Джон боится его запачкать. Он останавливается в нерешительности, бездумно рассматривая замысловатый черно-белый узор, силясь разгадать, что скрыто в этих тонких извилистых линиях, убегающих вверх по кровавой ворсистой дороге.

Приглушенный, полный страдания стон заставляет похолодеть и испуганно вскинуть глаза — стон раздается из их квартиры.

Это Шерлок, и ему больно.

Скорее туда — помочь, защитить, вырвать из рук того, кто причиняет ему такую муку!

Каждый шаг дается с трудом, как будто под ногами добела раскаленный песок, и Джон утопает в нем по самые щиколотки. Но на пределе усталости, задыхаясь и не чувствуя тела, он делает последний рывок и замирает у двери, коченея от страха — стон, что повторяется снова, кажется ему предсмертным.

Джон не знает, в какую сторону открывается чертова дверь, что встала сейчас перед ним неодолимой преградой, и едва не плачет от досады и разочарования в себе самом. Умер и всё забыл!

Он наваливается на дверь всем телом, которое по-прежнему не воспринимает им как что-то живое, дышащее, и оказывается в гостиной…

Мужчина абсолютно голый.

Напряженная спина и ритмично двигающиеся ягодицы приковывают взгляд.

«Какого хрена он делает?! Что за… »

И тут Джон понимает, что неизвестный мощными толчками сотрясает тело стонущего, низко склоненного Шерлока.

Слегка сгибая ноги в коленях и резко выпрямляя их, мужчина углубляет проникновение, и Шерлок громко вскрикивает. Крик этот острее лезвия бритвы. Джон чувствует, как вспухают его готовые лопнуть вены.

Он знает, кто перед ним. Знает, но не может поверить.

Не слишком ли много здесь живых мертвецов?

Нет, не хочу, не хочу.

Но тот, кого Джон не может и не хочет видеть, кто стал источником его неиссякаемой ненависти, его главным врагом на земле и на небе, медленно поворачивает удивительно красивое, молодое лицо, глумливо вытягивает сочные губы и, полоснув непроницаемым зноем взгляда, беззвучно поёт, покачивая взлохмаченной головой: «У-у-у…»

«Он только что сосал его член!» — с ужасом думает Джон, хотя ужаснее того, что происходит сейчас, нет и не может быть.

Мориарти плотоядно облизывается, выпуская из мокрого рта по-змеиному быстрый язык, и подняв палец в похабном жесте, отворачивается, вновь возвращаясь к своей покорившейся, унизительно согнутой жертве.

Приникает к влажной спине, нежно целует, и властно толкается, вызвав новый страдальческий стон.

«Любимый мой… Любимый…»

Это голос Шерлока, хриплый, надтреснутый, дрожащий.

И Джон знает, что слова эти, полные тоски и горечи, предназначены только ему, Джону Ватсону, упавшему с колеса обозрения и разлетевшемуся на куски.

Мориарти трясется, продолжая врываться в полумертвое тело, и визжит почему-то голосом Мэри:— Пошел вон! Ублюдок! Мразь! Сука! Не возьмешь! Моё!

Глаза застилает красная пелена. От дикого возбуждение ломит ноги.

Ничего не видя, оглохнув от визга, Джон выхватывает пистолет и, изрыгая проклятья, начинает стрелять.

Выстрелов он не слышит. Всё его охваченное ужасом тело затоплено тихим, но сводящим с ума, увлекающим на самое дно кошмара «Джо-он».

И кто шепчет это, кто умоляет и плачет, понять уже невозможно.

«Какое страшное горе пришло ко мне».

Джон вырвался из безумного, на удивление реалистичного сна, мучительно корчась, крепко стискивая бедрами сбитое в ком одеяло — дрожащий, горячий, близкий к оргазму. А рядом, повернувшись к нему припухшим от слез лицом, спала чужая, не любимая женщина.

Шерлок… Шерлок… Шерлок…

«Кто из нас умер?»

Слезы душили, разрывали грудь нестерпимой болью.

Шерлок…

Наваждение не отпускало, с каждой минутой приобретая более четкие контуры, обрастая подробностями и деталями, от которых сжималось сердце, сбивалось дыхание, срываясь на придушенный всхлип.

Играющие на спине мускулы, развратная ярко-алая ухмылка, ритмичные, уверенные движения… Как будто так было всегда. У них.

«Любимый мой… Любимый…»

Ему ли это предназначалось?

Господи, до чего он додумался?! Совсем с ума сошел.

Джон устало закрыл глаза — он снова вернулся с войны.

Ошибка. Нелепая и роковая ошибка… Всё, от начала и до конца.

Что делает он здесь, в окруженном заброшенным садом доме, где даже стены дышат необъяснимой, в чем-то даже мистической тревогой? Так далеко от Лондона, так далеко от Шерлока, по которому стосковался нещадно.