Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

Столетие спустя, рассмотрев случай Филипса с точки зрения психоаналитика, Мюнстербергер диагностировал у него «определенную навязчивость, порожденную, судя по всему, компульсивной поглощенностью предметом и, как все компульсивные действия, оформленную иррациональными импульсами». (Характеристика «иррациональный» представляется слишком безжалостной. Я бы выразилась мягче: Филипса душил вечный страх, что книга или документ будут утрачены либо уничтожены, если он их не купит.) Коллекции, подобные собранию Филипса, «служат мощным средством контроля тревоги или неуверенности, — писал Мюнстербергер. — Коллекционирование никоим образом не сводится к банальному получению удовольствия,.. [являясь] способом справиться с угрозой постоянно возвращающейся тревоги».

Мюнстербергер был не единственным, заметившим, что в основе поведения по крайней мере некоторых собирателей книг лежит тревога. Компульсивное приобретение книг «облегчает тревогу», писал в 1966 г. в Psychoanaalytic Quarterly Норман Вайнер. Однако, как и в случае большинства компульсивных действий, это временное облегчение: библиоман вынужден «пускаться в очередную погоню за выдающейся книгой, как только тревога возвращается». Страх Филипса, что без его вмешательства уникальные произведения будут утрачены для мира, очевидно, не излечили ни первая купленная книга, ни 150 000 последующих.

«Диванный психоанализ» — дело сомнительное, особенно если пациент сто лет как мертв, но подобраться ближе к изучению компульсивного приобретения книг невозможно. Это явление «по большей части, игнорировалось психоаналитиками», писал Вайнер. В последующие полвека почти ничего не изменилось. DSM никогда не считал библиоманию официально признанным заболеванием и не относил ее к проявлениям, скажем, обсессивно-компульсивного расстройства. Одна из отличительных характеристик ОКР — эгодистонность компульсии. Напротив, библиоман считает свою страсть гармоничнейшим проявлением своих самых сокровенных устремлений.

Несмотря на эту гармонию, Филипс с годами стал одержим мыслями о дальнейшей судьбе коллекции и безуспешно пытался убедить Британскую национальную библиотеку ее выкупить. Оскорбленный очевидным равнодушием мира к делу его жизни, он указал в завещании, что книги навсегда должны остаться в Тирлстэйн-хаусе, запретив продавать или дарить хотя бы один том. Канцлерский суд вынес вердикт, что исполнение последней воли Филипса невозможно, главным образом, потому что его денежное наследство не позволяло содержать коллекцию, и она рассеялась по национальным библиотекам, частным архивам и новым собраниям, таким как коллекция Дж. Пола Гетти и Генри Хантингтона. Потребовалось почти пятьдесят лет, чтобы распродать основную массу наследия Филипса, писал Николас Басбейнс в своей книге «Тихое безумие: библиофилы, библиоманы и вечная страсть к книгам» (A Gentle Madness: Bibliophiles, Bibliomanes, and the Eternal Passion for Books, 1995). В 1929 году 30 000 манускриптов, документов и томов все еще оставались в Тирлстэйн-хаусе, упакованные в ящики и коробки. Они распродавались, поштучно и крупными партиями, еще и в 1990-х гг.

То, что стало бременем для Филипса и его наследников, как и для следующих поколений библиоманов, обернулось благом для человечества. Многие сокровища были спасены от пропажи и уничтожения благодаря компульсивности и тревоге собирателей. И это не единственное свидетельство того, что компульсивное поведение может приносить добрые плоды.

Глава 10 Обреченные творить добро

Комедийная актриса Джоан Риверс скончалась летом 2014 г. Через несколько дней после ее смерти Стив Олсен, владелец манхэттенского кафе West Bank, где она выступала накануне диагностической процедуры, приведшей к остановке дыхания, говорил с репортером нью-йоркской газеты Daily News о невероятной энергии Риверс. Незадолго до этой беседы он спросил актрису, что заставляет ее в восемьдесят один год так много работать: частые выступления в качестве стендап-комика, реалити и ток-шоу, онлайновые программы, всевозможные «красные дорожки». «Она ответила, что это поддерживает в ней жизнь», — вспоминал Олсен. Как минимум две телесети включили в посмертные ретроспективы жизни и карьеры Риверс фрагмент одного и того же интервью, в ходе которого ее в сотый раз спросили, почему она никогда не переставала работать. Риверс достала старомодный, на пружинке, ежедневник, перелистала его на месяц вперед, где квадратики всех тридцати дней были пусты, и сказала с жаром — вот он, ее самый большой страх: что никто не пригласит ее выступать, поклонники ее забудут, и она умрет как профессионал, хотя еще способна дышать и мыслить. Поэтому она работала с компульсивностью новичка, штурмующего сцену.