Не надо печалиться, вся жизнь впереди!

Неожиданный и благодатный
дождь беснуется в нашем дворе…

Между датой рожденья
   и датой
смерти
кто-то поставит тире.
Тонкий прочерк.
Осколок пунктира.
За пределом положенных дней
руки мастера
   неотвратимо
выбьют минус на жизни твоей.
Ты живешь,
   негодуешь,
      пророчишь.
Ты кричишь и впадаешь в восторг.

…Так неужто малюсенький прочерк —
не простое тире,
а итог?!

Постскриптум

Когда в крематории
   мое мертвое тело начнет гореть,
вздрогну я напоследок в гробу нелюдимом.
А потом успокоюсь.
   И молча буду смотреть,
как моя неуверенность
   становится уверенным дымом.
Дым над трубой крематория.
Дым над трубой.
Дым от сгоревшей памяти.
   Дым от сгоревшей лени.
Дым от всего, что когда-то
   называлось моей судьбой
и выражалось буковками
лирических отступлений…

Усталые кости мои,
   треща, превратятся в прах.
И нервы, напрягшись, лопнут.
   И кровь испарится.
Сгорят мои мелкие прежние страхи
   и огромный нынешний страх.
И стихи,
   которые долго снились,
   а потом перестали сниться.
Дым из высокой трубы
   будет плыть и плыть.
Вроде бы мой,
   а по сути – вовсе ничей…
Считайте, что я
   так и не бросил курить,
вопреки запретам жены.
   И советам врачей…
Сгорит потаенная радость.
Уйдет ежедневная боль.
Останутся те, кто заплакал.
Останутся те, кто рядом…
Дым над трубой крематория.
Дым над трубой…

…Представляю, какая труба над адом!

«Будем горевать в стол…»

Будем горевать
   в стол.
Душу открывать
   в стол.
Будем рисовать
   в стол.
Даже танцевать
   в стол.
Будем голосить
   в стол!
Злиться и грозить —
   в стол!
Будем сочинять
   в стол…

И слышать из стола
стон.

«Сначала в груди возникает надежда…»

Сначала в груди возникает надежда,
неведомый гул посреди тишины.
Хоть строки
   еще существуют отдельно,
они еще только наитьем слышны.
Есть эхо.
Предчувствие притяженья.
Почти что смертельное баловство…

И – точка.
И не было стихотворенья.
Была лишь попытка.
Желанье его.

«Хочу, чтоб в прижизненной теореме…»

В. Коротичу

Хочу, чтоб в прижизненной теореме
доказано было
   судьбой и строкою:
я жил в эту пору.
Жил в это время.
В это.
А не в какое другое.
Всходили знамена его и знаменья.
Пылали проклятья его и скрижали…

Наверно,
мы все-таки что-то сумели.
Наверно,
мы все-таки что-то сказали…
Проходит по ельнику зыбь ветровая…

А память,
людей оставляя в покое,
рубцуясь
   и вроде бы заживая, —
болит к непогоде,
болит к непогоде.

Стенограмма по памяти