Вы что – просто писали текст песни и отдавали исполнителю? Никаких контрактов не заключали?
Да, представьте себе! Такие композиторы, как Дробыш, Меладзе, Матвиенко, – у них есть свои продюсерские центры, они заключают договоры, и бесплатно они ничего не делают. Они получают дивиденды со своих певцов, а я ничего не получаю. У меня никогда не было продюсера, я просто не думал об этом. И поэтому все просто поют мои песни – и все. Когда-то Фрэнк Синатра выкупил у Пола Анки песню «My Way» за миллион долларов. А в нашей стране защиты авторского права просто не существует. Хорошо, что теперь всеми моими делами занимается жена Ирочка. И адвокаты.
Ходят слухи, что вы как-то феноменально быстро пишете тексты – чуть ли не за полчаса. Как у вас это получается?
Когда я слышу фразу «Ой, как вы быстро написали это стихотворение!» – я отвечаю: «Кому-то полчаса, а кому-то – вся жизнь!» Кто-то может месяц писать одно плохое стихотворение, а кто-то может, как Александр Сергеевич, за 15 минут создать шедевр. Я не знаю как. Я не могу вам объяснить, откуда приходят образы. Напойте мне мелодию какую-нибудь.
Та-ра-та-та-та-та-та…
Сейчас подумаю… Ну вот, например: «Мы шли с тобой по улице вдвоем». Да? Работает? Но я пока не знаю. Может быть, это песня про маленького трубача, который пошел на баррикады во время Французской революции? А может быть, про кошку? Главное – расшифровать основную фразу. А она поведет за собой образы.
Вы были классиком советской эстрады. Потом исчезла и страна, и эстрада, появилась новая система координат. Вам сложно было перестроиться?
Нет, конечно. А что поменялось? Если поэт владеет русским языком, какая ему разница – 1990 год или 2000-й?
Ну появился какой-то новый язык.
Вы имеете в виду, что мне нужно было «чисто по-пацански» писать, что ли?
Как раз хотела спросить вас, какого вы мнения о молодых исполнителях.
Знаете, я думаю, что им надо брать букварь и учить русский язык. То, что сейчас происходит, – это издевательство и надругательство над русским языком.
И вам никто не интересен из них?
Нет. Сейчас исторически такой отрезок времени, что нет больших композиторов, нет выдающихся исполнителей. Стагнация это называется, застой. Ничего, потом появятся.
И вас это не расстраивает?
А что мне расстраиваться? Я книги пишу. Оперу написал с гениальным композитором, автором «Notre Dame de Paris», Риккардо Коччанте. «Декабристы» называется. Романтическая любовь, Санкт-Петербург, Сибирь, царь, русские офицеры.
Скажите, вам как кажется – ситуация в стране отражается на шоу-бизнесе как-то?
Меня шоу-бизнес не интересует. Он фальшив сам по себе. Шоу-бизнес – это пантомима, где пустышкам курят фимиам. Это слова из моей песни, Любовь Полищук ее пела.
Но вы в нем работаете, пишете тексты.
Пишу, но не участвую ни в каких сходках, тусовках и в интригах каких-то. Писать – это мое профессиональное дело. И я не стесняюсь сказать, что я это делаю. Многих я раздражаю! А вы попробуйте напишите! Можно быть маньеристом, можно выковыривать стихотворные формы, конструировать что-то. А ты напиши песню «Старинные часы» или «Посидим-поокаем». Или простую песню «Темная ночь» напиши. Чтобы все плакали! А? Что ж не пишете?!
У вас же, говорят, Бродский в гостях бывал когда-то.
Ой, ну давайте не будем на эту тему.
Хорошо, я вот только спрошу, а вот у него получилось бы такие песни писать, как вы думаете?
У него – нет. Он чересчур умный и энциклопедичный. Он сложной формы, и у него не солнечный, а критический взгляд на мир. Вот Высоцкий – это поэт моего сердца! А Бродский – это немое сердце.
По дискографии «Любэ» можно писать историю постсоветской маскулинности. Сначала героем их песен были лихие люмпены из пригородов, которые интересовались в основном легкой наживой, физкультурными упражнениями и уличным насилием. Потом набор амплуа расширился: от безродных сирот, пытающихся зацепиться за жизнь, до страдающих мужиков, которая эта жизнь довела до тюрьмы. И во всем этом так или иначе уже чувствовалась ностальгия по исчезнувшей большой стране: второй альбом «Любэ», вышедший в 1992 году, красноречиво назывался «Кто сказал, что мы плохо жили?».