Не наше дело

Голос конунга разнесся по залу. Готфрид рассказывал членам большого совета о том, что произошло на малом совете, а также все то, что до этого поведала Фрея. Самой Фреи в зале не было. Женщины в заседаниях совета не участвовали. Не успел конунг закончить свой рассказ, как поднявшийся с места Ульрих призвал всех немедленно напасть на поселение чужеземцев и отомстить как за смерть Алрика, так и за рану, нанесенную самому конунгу. О том, что он сам не так давно кидался на Готфрида, Ульрих не вспоминал. Его слова были встречены одобрительными возгласами большинства молодых членов совета. Правда, молодыми Готфрид считал всех, кто был моложе его самого, а таковых в зале было больше половины.

Когда шум в зале немного затих, с места, опираясь на посох, поднялся Ольгерд, один из старейших членов совета, хорошо знавший еще отца Готфрида.

— Я выслушал тебя Ульрих, выслушал всех вас, мои юные соплеменники, — Ольгерд ласково улыбнулся всему совету, — я хочу сказать, что я горд быть с вами в одном зале и слышать ваши смелые и пламенные изречения. Я верю в то, что у вас достаточно гордости и сил, чтобы сделать все, о чем вы говорите. Однако я уже довольно стар и, должно быть, в силу своей старости не все понимаю. Скажите мне, о храбрые, а что будет потом?

Он оглянулся по сторонам, словно желая увидеть того, кто ему ответит.

— О чем ты, Ольгерд? — Ульриху не терпелось перейти от слов к действиям.

— Я спрашиваю, — повысил голос Ольгерд, — что будет потом, когда вы отомстите за пролитую кровь Готфрида, за отрубленную голову Алрика, когда вы изгоните чужаков с нашей земли? Вы думали, что будет дальше?

— Дальше мы будем жить так, как жили наши предки. — Ульрих тоже встал, проявляя недовольство. — Чужаки нарушили договор, и наша месть будет праведна.

— Поверь мне, Ульрих, я прожил долго, но не знаю, бывает ли месть праведна, — Ольгерд стукнул посохом о каменный пол, — а еще я не знаю того, что сделают другие чужестранцы, которые придут, чтобы отомстить за своих собратьев. А они обязательно придут, поверь мне.

— Хватит пугать нас, старик, — окончательно потерял терпение Ульрих, — они нарушили закон, и они ответят.

— Ольгерд прав, мы не знаем, что будет потом, когда придут другие чужаки, — заговорил Готфрид, — их много, и их оружие сильнее нашего, мы не сможем воевать с ними.

Зал загудел. Каждый пытался высказать свое мнение, вскакивая с места и стараясь перекричать соседа. Готфрид безучастно наблюдал за происходящим. Он знал — лучше всего дождаться, когда толпа устанет, тогда ее проще в чем-то убедить. Не участвовавший до этого в спорах первосвященник поднялся со своего места и, спустившись вниз, на середину амфитеатра, встал рядом с креслом конунга. Обычно одетый в серый балахон или такой же серый плащ, сегодня Ладвик был с головы до пят облачен в белые одеяния, а плечи его покрывала накидка из белого песцового меха. Наряд первосвященника дополнял широкий кожаный пояс, с висящим на нем тяжелым мечом, отличительным знаком члена совета. За многие годы Готфрид, да и все остальные, впервые видели Ладвика в подобном одеянии. Первосвященник вскинул вверх руку, призывая к молчанию. Шум в зале постепенно стал затихать.

— Братья мои, — Ладвик говорил торжественно, глядя куда-то в окно над верхними рядами амфитеатра, через которое в зал поступали скудные лучи света, — сегодня великий день, день, когда все мы сможем показать, что достойны памяти наших предков. Гондов во главе с великим Сомхэрлом, отцом нашей веры, и русов, которые вместе с благородным Хольмгером принесли клятву мира, в которой пообещали не только жить в мире и согласии с гондами, но и защищать их до последней капли своей крови. Не настало ли время исполнить эту клятву, конунг?

Ладвик обернулся к Готфриду и выдержал долгую паузу, которую мог бы назвать театральной, если бы знал это слово.

— За многие поколения кровь всех родов давно перемешалась, и мы не делимся ни на гондов, ни на русов, — продолжил Ладвик, — но во все века конунг всегда считался воплощением этой клятвы, клятвы Хольмгера и его дружины, клятвы, данной кровью.

Ладвик с яростью выкрикнул последнее слово так, что эхо заметалось по каменному залу совета. В это же мгновение рядом с первосвященником появился также одетый во все белое Альбер. В руках он держал то, что когда-то было безрукавкой самого Хольмгера, на которой оставили частицы своей крови все русы, прибывшие на остров. Архивариус поднял потемневший за многие века кусок кожи над головой, и в этот самый момент луч солнца, весь день скрывавшегося где-то в облаках, прорезал серую пелену и ярко осветил драгоценную реликвию. Восторженные крики раздались в зале. Готфрид понял, что в этот раз толпу переубедить он не сможет. Раз так, надо хотя бы ее возглавить.