(Не)настоящий парень

Тихонько приоткрываю дверь, готовая поступью ниндзя совершить операцию по устранению бардака, но тут же натыкаюсь взглядом на аккуратно сложенную стопку вещей у двери. Прекрасно. Куда более неловко?

Заношу одежду в комнату и оставляю на стуле. Сама направляюсь в ванну. План «как избежать маминых порицательных взглядов и дико неловкого разговора» в голову так и не приходит. Ни пока я спускаюсь вниз, ни пока моюсь, ни пока крадусь на кухню, мечтая о кофе.

А там, время, отведенное на мыслительный процесс, и вовсе заканчивается, потому что мама уже не спит.

— Доброе… утро, — через силу здороваюсь я.

Мама не оборачивается, продолжая намывать чайник под струей воды.

— Доброе, — кидает из-за плеча. По ее тону никогда не поймешь, это недовольное «доброе» или осуждающее? А может, нейтральное и мне повезло?

Но потом она поворачивается, и все становится очевидным: недовольно осуждающее. Да.

— Я сразу извинюсь, — работаю на опережение. — Это случайно вышло, мы не успели убраться.

— Я так и поняла. — вытирает руки полотенцем, стараясь выглядеть невозмутимой. — Но предпочла бы, чтобы под нашей крышей вы такие выверты не устраивали.

— Я понимаю, — тянусь за отполированным чайником, наливаю туда воды.

— Вова строганину ест? Григорьевы дали, — достает из морозилки кусок мяса в пакете.

Серьезно, никаких нравоучений? Про мясо разговаривать будем?

— Если не рассказывать ему из чего это — съест, — пожимаю плечами, ставя чайник на огонь. Все еще жду подвоха.

— Еще сало есть, он любит, — продолжает гастрономический разговор мама, выкладывая из холодильника запас продуктов на немаленькую семью.

— А кофе есть? — спрашиваю, открывая верхний ящик. Родители не заядлые кофеманы, но может, завалялось?

— Нет. Вова кофе любит?

Понятия не имею, на самом деле. Есть любит. Много. И пиво. Это чуть ли не единственные мои познания о нем. Если так подумать, то я ничтожно мало знаю о Вове, просто ничтожно.

— Ага, — киваю я, пытаясь не выдать своего замешательства.

— Сказала бы, я бы купила, — отчитывает меня мама.

— Ничего страшного, попьет чай, — достаю заварку.

— Сгоняй к Григорьевым, у них точно есть.

— Нет уж, — фыркаю я.

— И как он с тобой живет? — говорит философски. — Ты хоть готовишь?

— Конечно я готовлю, мам, — она вообще в меня не верит? — И вообще, прекрасно мы живем! — раздражаюсь.

— Ну и хорошо. Хороший мальчик, держись за него, — берется нарезать хлеб.

Серьезно? Я думала, он ей не особо нравится. Даже ждала, что, пообщавшись с ним теснее, окончательно выскажет в его сторону «фи». Татуировки, алкоголь, острый язык — вовсе не парень-мечта для родителей.

— Знаешь, Зин, — продолжает она. — Мне мама всегда говорила: есть два типа мужчин — для огорода и для хоровода. И особо подчеркивала, чтоб с умом себе первого искала. Вот папа твой — для огорода, Пашка Галкин — тоже. А Вовочка он скорее второе. Но знаешь, что я с возрастом поняла? — отрывается от нарезки и поднимает на меня глаза. — Таким, как ты, и нужны для хоровода.

Это очередное завуалированное унижение? Не понимаю.

— Как я? — глотаю сухой ком.

— Не таким костным, как мы, — объясняет, но я все равно не понимаю, только стою, слушаю и не моргаю. — В этом мире женщине слабой быть нельзя. Посмотри на меня, на бабушку свою: всю жизнь все под контролем — и дом, и дети, и муж, и хозяйство.

Все на своих плечах. Это мужчине в жизни достаточно одного: правильно жениться.

Женщина всю свою жизнь создает сама, а это огромный труд, нужна большая сила.

Вот за Галку я никогда не переживала: у той хребет мой, характер пробивной. А в тебе этого нет. Я все пыталась тебя воспитать, закалить, научить, примером показать, но ты только больше гнулась в другую сторону. И я всегда боялась, что жизнь тебя больно побьет. Знаешь, за детей всегда переживаешь больше, чем за себя, это ты еще поймешь, когда свои будут, — отмахивается словно сама от себя и продолжает. — Но в итоге ты нашла свое место. И не нужен тебе тот огород, в котором мы родились, мы и помрем. Так что держись за свой хоровод, ты с ним сильнее.

Мама замолкает и снова принимается строгать бутерброды. Свистит чайник, и только он выводит меня из ступора. Откровения мамы — как ведро ледяной воды по утру. Значит, всю мою жизнь она пыталась сделать меня по своему подобию, и все ее придирки — часть этого не слишком мудрого плана. Не знаю даже какие эмоции вызывает у меня это открытие. Радость, что меня все же любят? Или горечь, что так неумело?

Снимаю чайник с плиты, выставляю чашки рядом. Мысли никак не вернуться к насущному, я все обдумываю мамины слова. Теперь она видит меня другой, понимает, что эта жизнь, их жизнь, попросту не для меня, и я уже вовсе не слабый ребенок.

Правда, понимает?

Бросаю на нее очередной взгляд, мама выглядит как всегда — спокойно и сосредоточенно. Как долго она к этому шла? Кто открыл ей глаза? Неужели Вова стал тем самым катализатором?

Теперь все изменится?

— Дочь, собери волосы, — не отвлекаясь от приготовления завтрака, говорит мама.

В очередной раз напоминая о своих строгих правилах.