Не наступите на жука

Женька вынырнула из метро на Охотном ряду. Угол Тверской и Моховой. Все-таки ни с чем не сравнимое удовольствие для непривычного к центру человека — пройтись по Моховой! А чем изведаннее этот путь, тем он любимей.

Женька будет учиться тут, в МГУ. И каждый день пробегать под козырьком старого «Националя», где в любой мороз без шапок — иностранцы с жизнерадостными, в высшей степени белозубыми улыбками.

Наш зубной врач рассказывал: пришла в поликлинику одна американка, сняла зубы, дала ему посмотреть. Так он всем носил — показывал: не зубы, а игрушка!

Этот путь Женька выучит наизусть, на память, шаг за шагом, как стихотворение. Журнальный киоск Телефоны-автоматы. Театральная касса.

Дворами пойдешь — срежешь угол, выйдешь на Никитскую, а там до Зоологического музея рукой подать.

Все дышит историей в этих дворах. Здесь учится Юрин друг в Первом медицинском. Он говорит, у них в институте такие древние аудитории, кино можно снимать про Сеченова и Боткина.

Нижние окна старинные, мутные, грязные, заглянешь — пол глубоко, но видно, что там студенческая столовая. Люди макароны с котлетами уплетают, яблочный компот пьют.

Глянула Женька в соседнее окно — Господи Боже! На металлическом столе мертвец! Бледные вокруг него лица, согбенные фигуры в белых халатах с огромными книгами на коленях.

Анатомичка, морг, жуть.

Жизнь многомерная! Все перемешалось: алые «тойоты», серебристые «вольво», геологоразведочный институт, студенты-геологи с волевыми подбородками, кухня ресторана, швейцары, официанты, толстые тетки какие-то в кожаных пальто, шум машин, звук шагов, снег, смех, болтовня… И тишина, шелест страниц, запах формалина, публика, расположившаяся на железных стульях анатомического театра.

Ну, правда, потом звенит звонок, они захлопывают книги: бац, бац, «Руководство по анатомии»; и идут, идут на Тверскую, выходят, и пошло-поехало, зима и жизнь ощущаются еще сильнее!..

В Зоологическом музее мимо скелета мамонта Женька проследовала туда, где «посторонним вход воспрещен», и заблудилась среди стеллажей, костей, аквариумов и высоких распахнутых дверей.

Входи в любую, вроде никого нет. Никакой скученности не наблюдается. И очень сильная бесприютность. Сыростью пахнет, старостью. Столы почему-то повернуты спинами к окну.

Женька выдвинула ящичек, а там труха. Высохшие травы экспедиции 1902 года в Монголию и Китай.

Как привидения, из-за шкафа появились два серьезных подвыцветших гражданина. У них шел спор, тягучий, на целый час. О некой мухе. Один называл ее циклопической, другой — всего-навсего гигантской.

Первый давай примерами из учебников и монографий давить, мол, и более мелких насекомых именовали циклопическими. Тот спор длился и длился, и если туда заглянуть, то и сейчас можно застать их спорящими.

По коридору пробежала тепло одетая сотрудница музея с полной банкой сверчков. Женька кинулась за ней. Тетка юркнула в отдел рептилий. Среди разбросанных бумаг, печатных машинок, географических карт она открыла террариум с песком. По песку сновали ящерицы гекконы.

— Кушайте! — стала хлебосольная женщина угощать гекконов сверчками. — Ах ты мой миленький, ты мой хорошенький крымский геккончик! Что это у тебя на губе? Надо к ребятам отнести, чтобы тебя полечили.

— Откуда столько сверчков? — спросила Женька.

— Разводим! — ответила сотрудница. — Интересуешься жизнью гекконов? — Она взяла с полки банку. В ней тоже был геккон, только заспиртованный. — Такырная круглоголовка! — с гордостью произнесла тетка. — Исчезнувший вид. Двадцать лет такого не видали. — Она открыла банку, взяла и вынула его из спирта.

В конце концов Женька отыскала отдел млекопитающих. Над микроскопом стоял дедуля с белой бородой, видимо, профессор.

— Вот мех, — сказала Женька, выуживая из кармана ухо от шапки Вити Паничкина. — Вы можете сказать, что это за зверь?

— А запросто! — ответил профессор. — В один момент, визуально — на глаз. — Он взял ухо и пригляделся. — Не тигр, не тапир, не кенгуру… Не песец… Не нутрия и не норка… Не соболь, не кролик, не нерпа, не бегемот…

Визуально не получалось.

— Сверим по коллекции! — предложил профессор. — У нас есть громадная коллекция шкур.

Ничего похожего.

— Может, кто из грызунов? — озабоченно сказал профессор. — Тогда это «темный лес». К тому же у одной особи может быть бок одной масти, спина — другой, живот — третьей, подшерсток — четвертой, ость — пятой. Криминалистика этим занимается. А мы зато, — профессор повеселел, — сейчас изучим микроструктуру волоса!

Он выдернул волосок и стал изучать его под микроскопом.

— Если волос северного оленя, — сказал он, — его ни с кем не спутаешь! Это так кажется, что он такой, как все. А под микроскопом он полый! — Профессор засмеялся. Но вскоре опять загрустил. — Теряюсь в догадках, — сказал он. — Боюсь, что придется исследовать белковый состав, провести так называемый серологический анализ…

— Это песье ухо, — взглянув краем глаза, определил гардеробщик. Он зашел отдать ключ и в ту же минуту вышел.

— Точно! — крикнул профессор. — Как мне в голову не пришло?!