Не нужный Богу

– Сматывайся!.. В кошельке твои деньги. Забирай его, уходи…

Объявленное прекращение ожидаемой оргии тут же заметно убавило количество шаров. И Волк решил, что достаточно получил информации. И если Никитке приказали, то смерть предрешена была этажами выше… Он тоже выплыл из комнаты, из дома…

* * *

Поднялся выше, в северную ночь без темноты, и увидел золотой купол Исакия, шпиль Адмиралтейства, колонну Зимнего дворца… Понятно, Питер!

Потекли догадки одна страшнее другой, но пресек их продолжение решительным приказом себе: проверить!

Вторым на его очереди был телохранитель. Мужик надёжный, проверенный! И вдруг такое… Воссоздал его образ и…

* * *

…оказался перед ним – лежащим на столе со сложенными руками на груди, с вставленной в пальцы горящей свечкой.

«Убрали как лишнего свидетеля, – проявилась догадка, вызвав внутреннюю ухмылку. – Получил, что заслужил!

«Доволен?, – воспринял мысленный ответ Толяна и увидел его в эфирном изображении, только не голым, как видел себя, а одетым в костюм, похожим на похоронный. Вспомнил своё одеяние перед смертью, и сам проявился в нём.

«Мёд пью! Чем же ты, падла, недоволен был. Чего не хватало?

«Избытка твоего. Все гребут, а я – берегу тебя.

«Что обещали?

«Твой счёт в Сингапуре.

«А он закрыт, деньги переведены в Боливию.

«Теперь знаю, что и в Боливии их нет.

«Как, нет?.. Да я сам подписывал… – встревожился Волк по человеческой инерции и, опомнившись, посмеялся над собой: какие теперь деньги, страсти, смерти? Когда сам мертвец. Да и там… – зачем были нужны в неповоротном излишке? Ведь не жил, а только вырывал у кого-то, накапливал, раскладывал по надёжным банкам, чтобы когда-то, где-то хорошо пожить по-человечески.

«Понятно, – ответил Толян. – Тоже был дурак!

«Как и ты. Что будешь делать?

«Прощаться. По Земле полетаю. Наведаю родню, предков, друзей. А ты… мстить прилетел?

«Я был волк. Нет у меня человечьей родни.

«Душа была волчьей, а тело – то получил человеческое. Были мать и отец.

«Детский дом был и подброшенный ребенок.

«А мать твоя не абортировала, родила тебя… То, что вырастить не смогла, так это от нищеты, которую создали в мире такие, как ты.

«Ты знал её? Почему не докладывал?

«Сейчас догадался.

«Прощай!

* * *

Вылетел из квартиры и завис над городом, сиявшим ночным освещением. Отметил, что тьма не помеха, все видно и во тьме, но свет вносил раздражающий контраст и он отдалился от него, обдумывая дальнейшее… Услышанное от Толяна внесло некоторое понимание. Бог не бросил, а милостиво дал время проститься с живущими, и надо определиться, к кому явиться для прощания. Конечно же, первыми всплыли образы жены и детей. Но после разговора с Толяном пробудилось что-то запретное и начал раскручиваться фильм воспоминаний назад к детским годам, и даже глубже, к младенчеству. И вспомнил себя, истошно кричавшим с мольбой.

– Мамочка, не бросай меня. Я буду слушаться, мамочка…

– Чужой ты ему!.. Не родной… А там будешь жить, не убитый. Иди и забудь нас… Вон к тем дверям… Только скорее, бегом…

Он глядел в её страдающие глаза, наполненные ужасом, и детским нутром своим понял бесповоротность её вынужденного решения. Побежал от ворот к указанным дверям с тускло горящей лампочкой над входом в дом.

Образ матери вызвал желание увидеть её, если жива…

* * *

…И оказался в доме, в углу возле пола, в котором часто стоял в младенчестве наказанным. Отсюда были видны советских времён фанерный комод с выдвижными ящиками, табуретка с банкой воды и железная кровать с никелированными шишками по дужкам. На кровати куча тряпья. Куча шевельнулась, и он увидел под ней старуху – седую и морщинистую. Костлявая рука её нащупала на табуретке просфору, мелко порезанную в кубики, взяла один и отправила в рот рассасывать.

«Это моя мать?, – разглядывал он старуху с пробуждающейся до щемящей тоски жалостью. – А я – то… Не вспомнил даже!.. Да бросить бы ей миллион, поменять все!.. И врачей!.. Что там у неё?., – приблизился к её сединам и уловил сигналы идущие от головы, сердца, легких, живота… Набор непонятный, но, как ощущал – тревожный.

– Ваня, – позвала мать чуть слышно. – Ноги мне прикрой. Стынут.