Не нужный Богу

Из соседней комнаты вышел моложавый мужчина, сел в изножье кровати и стал массировать ей ноги.

– Мама, надо же двигаться, ходить… Что не упражняется – отмирает.

– Хватит мне… Пора уже…

– Опять ты за своё… О, мам!.. Развеселю тебя. Помнишь, ты расспрашивала меня про Загребова. Вчера нашли его убитым без штанов. Представляешь деталь: миллиардер. И как голый король, по Андерсену.

Мать молчала, а волк сжимал воображаемые зубы, досадуя.

– Дай Бог ему прощения за грехи его, вольные и невольные, и Царство небесное, – зашевелилась мать, с усилием поднимаясь. – Подними меня, свечу надо поставить за упокой раба Божьего Леонида Осиповича Загребы.

– Ты чего это, мам?!. Он заводы скупал для олигархов и банкротил, чтобы не было у нас промышленности. А ты – свечку такому…

«Скупал – развалившееся, под другие надобности – не захотел знать, братишка.

Мать поднялась и, сидя на кровати, перекрестилась, заговорила с трудом:

– Помолчи, Ваня. Знай, грешница я великая. Ребёнка своего из дома прогнала. Отец твой, по пьянке сказал, что убьет его завтра. Как бы случайно… Чтоб не мешал. И вынудил… Поддалась… Уступила, за что прощенья нет мне, и не будет на том свете. А он – Лёнечка мой – вырос в детдоме. И в тюрьме сидел… Брат он твой по грешной матери. Может, убили его за мои грехи. Жили бы вместе, не стал богачом… Вот какой камешек на моей душе.

Ошарашенный услышанным, брат молчал, тупо остановив глаза, не зная, что и как выразить. Ждал. А мать продолжала с трудом:

– Его-то отец погиб… А твой – ревностью исходил. Невзлюбил его, придумывал как извести. Так и спасла сыночка, отправив в детский дом. Загребой стал он там.

– Ты встречалась с ним?

– Встречалась… Только он не знал. Его в тюрьму посадили.

– За что?

– Озорник был. Детдомовские-то всегда лихие. А он – атаманил. Ларёк продуктовый взломали. Годы были голодные… Вот и пять лет ему дали.

«Так это она была на суде, – вспомнил Загреба тот день, когда сидел за решёткой, как в зоопарке зверь, оглядывая судий и представителей общественности, заполнивших зал. У каждого из них, заметил, был припасённый заранее иронично унижающий взгляд, как нашлёпка на лицо: получай и помни. И только единственным, вспомнил он сейчас, было лицо какой-то женщины, не сводившей взгляда с их клетки. Она смотрела так сострадающе жалостливо, со слезами даже, чему долго удивлялся тогда, вспоминал в колонии малолетних преступников, и только сейчас узнал, что сострадала ему мать. И как же захотелось вдруг прижаться к ней по детски, обнять по-взрослому, крепко придавливая к сердцу её хрупкое больное тело. И не мог этого сделать, взрыдав без слёз и звуков своей невидимой для них Души.

– А потом? – допытывался брат. – Он же… Неужели не приезжал к тебе, не дал о себе знать.

– Не простил, значит. И Бог не простит меня! Умереть хочу, и боюсь предстать перед Богом смертной грешницей.

– Мам, не преувеличивай свои грехи. А знаешь, сколько сейчас женщины убивают своих детей абортами? Миллионами каждый год. И за что их осуждать, если жизнь стала такой… Из-за олигархов этих. Из-за них ведь все беды, из-за звериной их жадности. Сейчас наука доказала, что все самые богатые – это хищные звери, души которых впервые вселились в тело людей.

«Вот ты какой у меня, братец! – с удивлением восхитился Загреба. Такую инфу он ещё не встречал, но теперь – зная свою волчью природу и прожитое человеком, – согласился с ним и даже погордился. – Умён, братан. Надо бы с ним познакомиться ближе. Только как?.. Да и надо ли теперь-то?..

Попрощался взглядом с матерью, принявшейся пить воду из банки, и уплыл из родного дома…

3. Лазурные берега мечты

Свое райское убежище Загрёба нашел в Северной Америке, где французские конкистадоры в давние века прятались после морских грабежей в Канаде. Речные потоки, сбегавшие в океан, превратили здесь холмы в живописный архипелаг лесных островов и островков. Застроенные, они создали райские «Сады Богов» невиданной красоты. На каждом – дома, причалы, маяки и даже крепости. Увидев их первый раз, Загрёба проникся такой успокаивающей и милой сердцу меланхоличностью, что не мог забыть их до укрепившегося решения, что только здесь он сможет когда-то спрятаться от всего, купив один из островков. И вот один из них стал его собственностью.

«Где он?., – разглядывал он с высоты неба необозримый объём красоты с его личным кусочком Рая, созданного для себя, под свои фантазии и капризы. И, оказавшегося, недоступным своему ничтожному шарику, наполненному былой значимостью и прочей дурью. Он здесь – никто и ничто!

Жена сидела на террасе за столиком, навалившись на него, уронив голову на руку, вытянутую к морю. Под рукой виднелась цветная масса каких-то сладостей, рядом возвышалась бутылка над поверженным фужером.

«Опять в запое, – констатировал Загреба.