Не обижайте Здыхлика

Слышит. Поворачивает голову. Смотрит прямо в глаза. Давай, Здыхлик, ну! Трещит, раскалывается, разрывается голова, больно, страшно, трудно – ох, как это, оказывается, трудно, отдавать! Забирать проще, даже не надо самому ничего делать, просто дать волю гневу, злости, ярости, и они все сделают за тебя, а отдать – нырнуть через чужие зрачки в голову и что-то там оставить – как же это тяжело, мама, помоги хоть чем-то, возьми, это я для тебя, это тебе! Что-то в маминой голове дергается, поворачивается, медленно, страшно медленно цепляет большой косматый клубок, обволакивает его тонкими ниточками, обсверкивает искорками, принимает в себя. Здыхлик выныривает наружу, в мир. Мир царапает и скрежещет, больно глазам, больно ушам, будто сняли – не то с мира, не то со Здыхлика – защитную пленку и мир предстал перед Здыхликом как есть – страшный, выпуклый, острый, ранящий до крови, громкий, пахучий, проникающий в тебя через каждую пору кожи, живой, движущийся, причиняющий боль. Здыхлик громко, что есть силы кричит и проваливается в спасительную тьму.

Тик. Так. Тик. Так.

– Что же вы, мамаша, за сыном совсем не смотрите? Истощение у ребенка. Он что у вас ест-то вообще?

– Я… С ним все будет хорошо?

– Обследовать бы его. Просто так дети в обморок не падают.

– Я пройду с ним всех врачей!

– Угу. Пройдете. Я уж вижу. Госпитализировать бы его.

– В больницу? Вы заберете его в больницу?

– Да неплохо бы.

Тик. Так. Тик. Так. Тикает в тишине старый бабушкин будильник.

– Я не хочу в больницу, – собирая все силы, говорит Здыхлик. – Я хочу с мамой.

Тут же вокруг начинается кружение, мелькает белое, сливаются друг с другом встревоженные голоса, тик-так-тик-так – все быстрее стучит в голове Здыхлика огромный бабушкин будильник, раздувшийся, как воздушный шар, вот-вот лопнет, а на лоб ложится приятно прохладная ладонь, пахнущая той мамой, какая была давно-давно, когда Здыхлик был маленький, а на мир снова наплывает чудесная тьма.

Здыхлик болеет две недели. Первые дни болезни он помнит урывками: мама принесла водички, мама охает над градусником, мама гладит по голове, мама поет ему, как малышу, колыбельную песенку на каком-то смешном и кривоватом наречии маминого детства. Потом он начинает вставать, ходит по удивительно чистенькой квартире, ест вкуснющую мамину кашу, пьет какао, смотрит вместе с мамой по телевизору забавные мультики и детские фильмы. Лежа с растрепанной книжкой в своей комнате, слушает через дверь, как мама беседует с заявившейся Тортилой («Да, болеет, и сильно. Нет, завтра точно не выпишут. Да, были проблемы с моим здоровьем. Что вы, что вы, уже все хорошо. Да, конечно, вот деньги за фотографии. Да, и портрет тоже оплатим, два экземпляра, отец хотел бы иметь у себя фотографию сына. Да, приду на родительское собрание, буду, буду непременно. Нет, к нему нельзя, он еще слаб. Нет, не стоит. Что вы. Всего доброго, да»).

Веселый шум, какое-то звяканье, по полу бегают ручейки сквозняков – это пришла соседка снизу, и они с мамой вдвоем отмывают квартиру и даже окна моют, хотя еще не весна. Здыхлик лежит и слушает их голоса. Соседка говорит громко и быстро-быстро, а мама тихо и виновато.

– То супчику ему, то хлеба суну, глаза-то голодные, вы-то хворали, а мальчишка все сам, и в магазин, и мусор выносил, вот кеды ему мужнины отдала, рубашку, хорошая еще, разве воротник потерся, а в квартиру к вам все ж таки побаивалась, вдруг чего, вы же это все-таки, головой того, ну мало ли, а мальчишка-то у вас хороший, хороший мальчишка-то.

– Ох, спасибо вам большое, как же мне вас благодарить…

– Да что там, соседи же, вот ваша квартира, а вот наша, а за мальчишку-то страшно, как он один везде, вон у нас в подъезде сумасшедшего нашли, стоит на лестнице, в руках деньги, сам страшный, уж как я психов-то боюсь, вы, конечно, простите, я это не про вас, да вы вот теперь и совсем нормальная, а этот-то все стоит, и пройти мимо боишься, поди знай, что ему в голову придет, и главное, деньги в руках, и откуда взял-то, на другой день смотрю – а он без денег уже, а все стоит. Мужики к нему вышли, мой и еще один с нашей площадки, ты, говорят, чего тут, домой иди, а он и не слышит, все головой дергает, ну, позвонили из сто второй, где телефон есть, приехала машина, с воем, с мигалкой с этой с синей, весь дом переполошили, выбежали два мужика здоровых, этого-то под ручки, спустили, да и увезли, а он хоть бы сказал что, головой только вертит, вот чего ведь бывает. А ваш-то все один ходит, и в темноте тоже, рано темнеет-то, а психов-то, психов сколько, я уж иногда старшему говорю: проводи мальчонку-то домой из школы, мало ли, а он все: не могу, дела, говорит, а какие у него дела – курить в подъезде да девок вон пасти, ох уж и дети нынче пошли, ох и дети, а ваш-то хороший.

– Ну зачем же вы так, ваш сын вовсе не должен… и вы не должны…

– Ой, да соседи же, мы вам, а вы нам, если что, хотя что уж вы-то нам… Да, половичок я ваш постирала, в машинку кинула, а то совсем он у вас запачкался, кинула в машинку, просушила и обратно…

Здыхлик слушает и смотрит в окно.