Не обижайте Здыхлика

И вот в одной книжке, старой совсем, была такая история. Там мама с папой придумали привести своих спиногрызов в лес и там оставить, чтоб еду на них не тратить, а то самим мало. Дети в первый раз придумали, как им вернуться домой, а во второй раз, когда их в лес привели, им уж мозгов не хватило придумать, как назад вернуться, ну они куда-то пошли, не сидеть же сиднем, смотрят: дом стоит весь из еды, и хлеб, и конфеты, и пряники, и что захочешь. Во, думают, халява! Как начали этот дом есть, аж за ушами трещит. А это была не халява, а подстава – дом такой сделала одна бабуленция, она в лесу жила и специально такой дом сделала, чтобы всякие голодающие приходили, а она потом их ела. Может, пенсия была маленькая, а может, винтики в голове нарушились, но вот правда, не вру, ела детей как колбасу. Сначала еще так ласково: мол, заходите, не стесняйтесь, чего встали как бедные родственники, а потом раз – и в клетку, а потом и съест.

Вот и Сестренка все до последнего думала, что ее в какой-то такой дом отвезут. Ручками хлопает: там, говорит, еда всегда будет и конфет много, каждый день конфеты! А я гляжу на нее и все думаю: эх ты, конфеты, как бы они тебя опять в клетку не посадили.

Привезли нас к большущему серому забору – не из решеток, а из такого, из чего дома делают. Долго ворота не открывали, водитель сердится, из машины выскочил, вышел к нему дядька в пятнистой форме, стоят ругаются. Тетка стриженая тоже выскочила, бумажками трясет, визжит чего-то. А гнутая тетка с нами сидит, только усмехается: и всегда, говорит, так, никогда у них порядка не будет.

Потом дали нам проехать. Чуть-чуть совсем проехали и опять встали. Тут уж нас из машины вывели, завели в здание, тоже все серое, повели куда-то коридорами, направо, налево, как будто нарочно, чтобы мы потом выход не нашли. И везде какие-то дядьки хмурые, молотками стучат, штуками такими шумят, которые в стенах дырки делают. Привели в комнатку, где две тетеньки чай пили, и телевизор там еще у них был, говорил что-то. Тетеньки взяли у стриженой бумажки, перекривились все: куда, говорят, к нам-то, мы ж переполнены. И знать ничего не знаю, стриженая говорит, такое распоряжение. Ругаются, ругаются, а мы стоим себе, на нас вообще никто не смотрит. Я еще подумал: если бежать, то сейчас. А потом подумал: а куда, дом-то заперт, соседка все одно сдаст, посмотрим уж, что дальше будет.

А дальше нас отвели в еще другую комнатку, без окон и только с лампочкой на потолке висячей, и там забыли. Не знаю уж, сколько мы там сидели, а только Сестренка и плакала, и есть просила, и поспала немножко, и опять плакала. Потом пришла какая-то с ведром: э, говорит, а вы чего тут сидите? Отвела нас опять к тем, которые у телевизора, те аж вскипятились: что ж, говорят, этих-то никто не определил, что ж за беда-то, везут и везут, никакого персонала не напасешься. Стали по телефону звонить. Потом за нами пришли.

И опять нас разделили. Довели до какого-то коридора – и в разные стороны разводят. Сестренка в меня вцепилась, а ей руки за спину и так потащили, она ножками по полу бьет, а ее тащат. А меня тоже держат, мужик в синем халате, из тех, что стены дырявил, за плечи схватил. Ишь, говорит, сестра-то у тебя буйная, да и ты-то хорош, ну это ничего, тут и не таких успокаивают.

Потом привел в комнату с кроватями, как и в больнице, только еще больше, кроватей двадцать в ней. На одних мальчишки сидят, в карты играют, на других никого нет, а еще на других лежат, хотя и не ночь еще. Некоторые на меня глянули и отвернулись сразу, а другие не обернулись даже.

Кровать, на которую меня поселили, была в самой середине комнаты. Еще была такая коричневая квадратная штукенция, поменьше стола и с ящиком, называлась тумбочка. Типа для моих вещей. А какие у меня вещи, на мне пижама из той больницы и тапочки еще.

Ну я на кровать сел и сижу, смотрю вокруг. Смотрел, смотрел, потом пришла опять эта, которая с ведром была, шварк мне на тумбочку какие-то штаны, трусы, футболку еще, а под кровать кеды без шнурков: давай, говорит, малой, переодевайся по-быстрому, а то мне бежать надо. Здесь прямо, спрашиваю, переодеваться? Тетка так удивилась, будто я ей фокус какой показал, как в телевизоре. А где же, говорит, еще-то? В коридоре, говорит, что ли, у всех на виду? Ну, я переоделся. А пижаму с тапочками она унесла.

Потом смотрю, мальчишки куда-то собираются. Я спросил одного, куда все идут. Он так покосился: ужин же, говорит, ты дикий, что ли? Ну, я пошел со всеми.

Ужин был в комнате, где одни столы, – столовая называется. Я смотрел, что мальчишки делают, и делал так же. Надо было взять с одного стола поднос, принести к окошку в стене, которое выходило не на улицу, а в другую комнату, а из окошка высовывалась такая вся в белом и еще в шапке такой, не зимней, а для понта, и тебе на поднос – бряк! – тарелку с макаронами, ложку и чай. Потом идти за всеми мальчишками к большому столу и там есть.